Платон, сын Аполлона

Следующим за Павсанием должен был выступить Аристофан, но у него началась икота. Эриксимах посоветовал ему задержать дыхание или прополоскать горло холодной водой, а если и после этого икота не пройдёт, пощекотать чем-нибудь в носу и чихнуть. Аристофан ответил, что так и поступит, а пока попросил Эриксимаха произнести речь. Врач согласился и вознёс хвалу Эросу, всё время поглядывая на Аристофана. Тот сначала задержал дыхание, потом выпил воду, затем принялся щекотать в носу соломинкой. Наконец он громко чихнул и расплылся в счастливой улыбке — икоты как не бывало.

   — Теперь твоя очередь, — сказал ему Эриксимах.

Аристофан потряс головой, собираясь с мыслями, и заговорил о могуществе любви. Он поведал, что прежде люди были трёх полов, а не двух, как сейчас. Третий пол, по словам Аристофана, соединял в себе признаки мужского и женского, и такие люди назывались андрогинами. Их тела были округлыми, спины ничем не отличались от груди. Кроме того, они обладали четырьмя руками и ногами и двумя лицами. Андрогины были страшны своей силой и даже посягали на власть богов. Тогда Зевс решил избавиться от них и придумал способ, как это лучше сделать. Он велел их разрезать на две половинки, как разрезают конским волосом яйцо, а место, где прошёл раздел, стянуть и зашить. Как только воля Зевса была выполнена, несчастные половины бывших андрогинов с вожделением стали бросаться друг к другу, обниматься, сплетаться, желая снова срастись.

«С той поры, — сказал Аристофан, — нам свойственно любовное влечение друг к другу: мужчины к женщине, женщины к мужчине, мужчины к мужчине и женщины к женщине. Таким образом, любовью называется жажда целостности и стремление к ней. Дорогу нам указывает Эрос. Соединяясь, мы возвращаемся к первоначальной природе. И это самое лучшее — встретить предмет любви, который тебе сродни. Слава Эросу!»

Далее наступил черёд Агафона. Он начал с утверждения, что Эрос — самый молодой и нежный бог, и каждый, кого он коснётся, становится поэтом. В доказательство Агафон сам заговорил стихами: «Кротости любитель, грубости гонитель, он приязнью богат, неприязнью небогат. К добрым терпимый, мудрецами чтимый, богами любимый; воздыханье незадачливых, достоянье удачливых; отец роскоши, изящества и неги, радостей, страстей и желаний; благородных опекающий, а негодных презирающий, он и в страхах, и в мученьях, и в помыслах, и в томленьях лучший наставник, помощник, спаситель и спутник, украшение богов и людей, самый прекрасный и самый достойный вождь, за которым должен следовать каждый, прекрасно воспевая его и вторя его прекрасной песне, завораживающей помыслы всех, богов и людей».

Агафон, по общему мнению, превзошёл всех предыдущих ораторов и, как заявил Сократ, поставил его в тупик, поскольку после столь прекрасной речи трудно произнести что-либо более достойное. Но старик хитрил: в запасе у него всегда было нечто, чему завидовали все, кто слушал его. И это было не знание мифов, не поэтическое искусство, не остроумие, а мудрость — умение проникнуть во всё до самой сути и установить истину. Не желая подавлять присутствующих авторитетом, он вложил свою речь в уста некой Диотимы, жительницы аркадского города Мантиней, что славился прорицателями. Имя Диотима означает «чтимая Зевсом». Именно эта женщина, по утверждению Сократа, посвятила его во все таинства любви, указала ему путь к истинному чувству. Во-первых, начать этот путь следует с устремления к прекрасным телам, понять, что красота одного тела родственна красоте любого другого, что бессмысленно любить что-то одно, а лучше повернуться лицом ко всему открытому морю красоты. Тут Диотима, по словам Сократа, потребовала от него быть как можно внимательнее и продолжила: «Кто достигнет конца восхождения к прекрасному, тот увидит вдруг нечто удивительно прекрасное по природе, то самое, Сократ, ради чего и были предприняты все предшествующие труды; нечто вечное, не знающее ни рождения, ни гибели, ни роста, ни оскудения, и прекрасное не в чём-то одном, а всеобъемлюще прекрасное. Оно предстанет ему не в виде чьего-то лица, рук или иной части тела, не в виде какой-то речи или знания, не в чём-то другом, будь то животное, земля, небо и т. д. Все другие разновидности прекрасного возникают и гибнут, а его не становится ни больше, ни меньше, и никаких воздействий оно не испытывает. Тот, кто благодаря правильной любви к юношам поднялся над отдельными разновидностями прекрасного и начал постигать его само, тот, пожалуй, почти у цели».