Платон, сын Аполлона

В первые дни заключения попасть к нему в тюрьму было не так-то просто. Коллегия Одиннадцати, ведавшая всеми тюремными делами, неохотно давала разрешения на посещение узников, опасаясь, что эти свидания могут привести к побегу заключённых. Кто посещает тюрьму часто, тот может договориться со стражниками, что не раз уже случалось на памяти афинян и за что архонты затем строго наказывались. Но уже через пять-шесть дней положение изменилось. Навещать Сократа разрешалось ежедневно после восхода солнца и до полудня. Это изменение в настроении архонтов, входивших в Коллегию Одиннадцати, легко можно было объяснить, прислушавшись к разговорам афинян на площадях, рынках и у храмов. Всё чаще раздавались голоса в защиту Сократа, всё чаще говорилось о том, что Мелет, Анит и Ликон оклеветали философа и ввели судей в заблуждение. Сократ же ни в чём перед Афинами не провинился, а, напротив, заслужил уважение сограждан тем, что отважно сражался с врагами в годы Пелопоннесской войны, отличился как отважный воин при Потидее, Делии и Амфиополе. Но более всего прославился мудростью и добротой. Если кто и заслуживает смертной казни, то не Сократ, а его обвинители — за подлость и клевету. Говорили, что Мелет бежал из города и прячется в каком-то имении, боясь гнева афинян, что Ликон не выходит из дому, а Анит пьёт вместе с сыном, которого ещё недавно наказывал за пьянство.

Критон сказал Платону:

   — Мы подкупим стражников и устроим Сократу побег.

Платон и Аполлодор добавили к деньгам Критона свои, что собирались внести в качестве залога, если бы Сократ был приговорён к штрафу.

В тюрьме философа навещали многие, так что уже через несколько дней он чувствовал себя так, словно был на воле. В собеседниках не было недостатка, напротив, их оказалось с избытком. По верованиям афинян, приговорённому к смерти боги открывали тайну предвидения, предсказания, пророчества. За этими откровениями и потянулись афиняне к Сократу. Многим захотелось узнать именно от него, человека доброго и мудрого, что их ждёт в будущем. Приходили к Сократу и друзья: Критон с Критобулом, Аполлодор, Симмий и Кебет, Федон, Антисфен, Аристипп, Эвклид и Платон, каждое утро наведывалась Ксантиппа, приносила еду. Порой свидания превращались в весёлые пирушки — тюремная стража совсем не препятствовала, — но чаще это были долгие беседы о главном: жизни и смерти, бессмертии души, душе и теле, о высоком назначении человека и таком устроении жизни человека и общества, где не было бы ни страданий, ни вражды, а царила бы только правда, которая лишь одна приносит блаженство.

Возвращаясь домой, Платон записывал эти разговоры, с тоской думая о том, что записывает, возможно, последние слова учителя. Сам он в этих беседах почти не участвовал. Страдания от мысли, что Сократа скоро не станет, ни на минуту не оставляли его и мешали сосредоточиться. Но он слушал речи учителя с вниманием именно потому, что помнил: они не повторятся. А ещё ему хотелось поговорить с Сократом наедине. Не о смерти и бессмертии, не о душе и теле, не об идеях и вещах, а о том, когда же осуществится высокий замысел о Человеке и Государстве. О том, что надо для этого сделать, чему посвятить свою земную жизнь.

Однажды его желание сбылось. Платон пришёл к Сократу очень рано, когда в камере ещё никого не было. Узник только что проснулся и сидел на койке, растирая руками скованные цепью ноги.

   — Прошу снять оковы, обещаю, что никуда не убегу, но никто из архонтов мне не верит. Хотя, кажется, всё более склоняются к тому, чтобы выполнить мою просьбу.

Платон не хотел говорить с Сократом о побеге из тюрьмы, хотя своими словами учитель дал к этому повод. План побега должен был обсудить с Сократом Критон, когда друзья всё подготовят.

   — Садись, — пригласил Платона Сократ, указывая место рядом с собой. — Расскажи, что там, на воле. Не вернулся ли священный корабль с Делоса? Впрочем, знаю, что не вернулся: тюремные архонты тотчас сообщили бы мне об этом — ведь я для них обуза, им хочется поскорее расправиться со мной.

   — Как случилось, учитель, что Афины решили расправиться с тобой? За что?

   — Ты ведь был на суде и всё слышал. Этот бездарный поэтишко Мелет отомстил мне за поэтов, Анит — за кожевенников, Ликон — за ораторов, потому что все они невежды в делах справедливости. Поэты несут всякую чушь, лишь бы завоевать признание публики и венок в театре Диониса. Кожевенники полагают, что они, как в изготовлении кож, разбираются во всех прочих делах, что человека, как и кожу, следует дубить, скрести, разминать, растягивать, сушить, красить. Ораторы же ради успеха своего дела в любой момент готовы к клевете. Вот за это, Платон, меня и осудили афиняне: за упрёки в невежестве.