Платон, сын Аполлона

   — Проклятие! — возмутилась Тимандра. — Критий уже приставил ко мне своих псов! Передай скифам, — сказала она привратнику, — что никакого гостя здесь нет.

   — Но я уже сказал, что есть. Они угрожали, — захныкал привратник. — Если я скажу теперь, что гостя нет, они не поверят и побьют меня.

   — Ты сказала: псы Крития? — спросил Платон.

   — Конечно! Чьи же ещё могут быть псы в этом городе?! — ответила, не переставая злиться, Тимандра. И это ей было очень к лицу: маленькая, быстрая, изящная и злая, как потревоженная пчёлка. Как золотая пчёлка...

   — Критий — мой дядя, — сказал Платон. — Это не значит, что ты не можешь бранить его, — поторопился он добавить, — но это значит, что мне не опасны его псы.

Тимандра сначала удивилась, затем вздохнула и замолчала, успокаиваясь.

   — Что сказать скифам? — спросил привратник, умоляюще глядя на гостя.

   — Скажи, что я уже иду, — ответил Платон и так посмотрел на Тимандру, будто расставался с нею навек.

Она подошла к нему и, привстав на цыпочки, поцеловала в губы.

Скифы привели Платона к Толосу, где теперь заседали новые правители Афин во главе с Критием. Его завели в помещение, предназначенное для охранников. На скамьях вдоль стен сидели несколько вооружённых мечами скифов. На свободной скамье у дальней стены Платон увидел Сократа.

   — О! — воскликнул тот радостно, едва Платон переступил порог. — А я уж думал, что не дождусь тебя. Эти угрюмые церберы молчат, словно в рот воды набрали. Можно умереть от скуки. А Критий не торопится принимать: занят важными государственными делами.

   — Передайте Критию, что привели Сократа и Платона, — потребовал Платон, обращаясь к скифам. — Я — племянник Крития, а Сократ — его учитель.

Скифы переглянулись, один из них встал и вышел.

Платон сел рядом с Сократом.

   — Что скажем Критию? — спросил Сократ. — Зачем ходили к Тимандре? Ты влюблён в неё, это ясно. А я?— Сократ почесал в затылке. — Впрочем, я тоже влюблён, как же иначе! Она такая красивая. Ты согласен?

   — Она прекрасна, — ответил Платон. — Об одном хочу попросить тебя, Сократ, — сказал он серьёзно, — не зли Крития. Со мной он ничего худого не сделает, а тебя, если ты разозлишь его, может бросить в тюрьму или ещё хуже.

   — Хуже смерти ничего не может быть — так думают многие. Я же думаю, что позор хуже, — так же серьёзно ответил Платону Сократ.

Критий был один в комнате, предназначавшейся для полимарха, командующего всеми войсками Афин. В нишах её стен стояли изваяния мифических героев, длинная мраморная полка была завалена свитками-приказами полимархов и военными решениями Народного собрания. Критий встретил вошедших стоя посреди комнаты — в пурпурном, подшитом золотой лентой плаще, со свитком в руке. Он был серьёзен и даже величествен — держал голову высоко, смотрел чуть искоса из-под полуопущенных век.

   — Хайре, Критий, — поприветствовал его Сократ, на что Критий ответил едва заметным кивком головы. — Презренные скифы арестовали нас у дома красавицы Тимандры. Теперь это преступление — навещать молодых и красивых гетер? Кстати, эта женщина не только красива, но и умна. Такой, наверное, была в её годы Аспасия, жена твоего дяди Перикла и тётка твоего двоюродного брата Алкивиада.

   — Вот! — остановил Сократа Критий. — Ты вспомнил об Алкивиаде. Не из-за него ли ты навещал Тимандру?

   — Да, чтобы выразить ей моё соболезнование.

   — Алкивиад был твоим любимчиком.

   — Да, я скорблю о его смерти.

   — Ты расспросил Тимандру о том, как погиб Алкивиад?

   — Его убили какие-то варвары за то, что он соблазнил их сестру.

   — Так тебе сказала Тимандра? — усмехнулся Критий.

   — Так она сказала, — подтвердил Сократ.

   — И тебе тоже? — обратился Критий к Платону.

   — И мне, — ответил Платон.

   — Но ты, наверное, тайно радуешься тому, что Алкивиад погиб? Ведь теперь Тимандра свободна, ты можешь занять его место, не правда ли?

   — Это дурно, Критий, когда один человек приписывает свои пороки другому, — вступился за Платона Сократ.

   — Ты хочешь сказать, что я тайно радуюсь смерти Алкивиада?

   — Да, — ответил Сократ. — Но не потому, что рассчитываешь занимать эту комнату полимарха, которая, как ты знаешь, не для тебя предназначена.

   — А для кого? Для Алкивиада?

   — Возможно. Но не для тебя, Критий.

   — Почему же не для меня? — Критий похлопал свитком по колену. — Разве я хуже Алкивиада? Он позволил себе надругаться над отеческими святынями, он повёл флот на Сицилию, где был разгромлен, он бежал в Спарту, предав Афины, он бежал к персам, предав Спарту, он изменил персидскому царю, по его вине погиб наш флот при Эгоспотамах...

   — Ты мог бы перечислить ещё несколько порочащих Алкивиада поступков, — сказал Сократ, — но от этого он не стал бы хуже тебя, Критий.

   — Почему же?

   — Он совершал дурные поступки в силу внешних обстоятельств. Ты — из-за злого умысла.

   — Я?! — возмутился Критий.

   — Злой умысел, Критий, говорит о подлости души, уступка обстоятельствам — только о её слабости. И то и другое — порок, разумеется. Но слабость души можно одолеть, подлость же непременно заведёт её в бездны Тартара. Да и не Алкивиад убил тебя, Критий, — сказал Сократ, опустив голову, — а ты его.