— Если он угрожает за мои беседы смертью, то не означает ли это, что они смертельно опасны для него?
— Ну, он от этого не умрёт.
— Отчего же тогда он грозит смертью мне? Ладно. — Сократ положил Платону на плечо руку. — Я всё понял, разумеется. И наверное, сам поговорю с Критием о том, для кого смертельно опасны мои разговоры.
— Не делай этого, Сократ. Критий мстителен и коварен.
— Об этом я и поговорю с ним. Ведь эти качества неизбежно ведут человека к гибели. Я поговорю с ним о том, что смерть приближают не столько болезни, сколько поступки. А поступок составляют три вещи: чувство, мысль и действие.
— Ты знаешь об Автолике? — спросил Платон.
— Да. Ещё недавно мы встретили его здесь, у храма, когда читали надписи на колоннах, а где теперь можно увидеть его? Говорят, ты состязался с Автоликом. Кто из вас был сильнее?
— Он был сильнее.
— Видишь, сила не спасла его, а погубила. Так и ум может погубить человека. Трусы убивают сильных, глупцы — умных, уроды — красоту, потому что сильных, умных и красивых так мало.
Платон заглянул в глаза Сократу и увидел в них печаль.
Они вернулись в храмовый портик. Платон присел на ступеньку рядом с Федоном и спросил, не собирается ли тот домой, на Пелопоннес.
— Ведь теперь туда путь свободен, твои соотечественники покорили Аттику, — сказал Федону Платон.
— Нет, не собираюсь, — ответил Федон. — На Пелопоннесе у меня есть дом и земля, а здесь — Сократ. Сократ стоит всего Пелопоннеса.
Адимант возвратился домой с дружеской пирушки поздней ночью и разбудил старшего брата. Платон начал браниться, но Адимант присел к нему на постель, обнял его и сказал:
— Не ворчи, успеешь выспаться. А с новостью, которую я принёс, тебе будет спаться ещё слаще. — И тут же сообщил: в Афины из Фригии возвратилась Тимандра.
— Одна?! — ахнул Платон.
— Разумеется, одна.
— Почему — разумеется? — Что-то в ответе брата Платону не понравилось. — А где Алкивиад?
Адимант встал и отошёл от постели Платона, словно опасаясь чего-то.
— Что-то случилось с Алкивиадом? — насторожился Платон, по-своему истолковав жест Адиманта.
— Да, что-то случилось, — неохотно и со вздохом ответил Адимант. — Но тебе-то какое дело до этого? Я тебе принёс приятную весть, а ты пристал ко мне с вопросом об Алкивиаде. Я не знаю, что с ним, — стал злиться Адимант. — Может, отправился в какую-нибудь другую страну, может, заболел...
— Ты что-то знаешь и не хочешь говорить! — перебил брата Платон. — Отвечай: что случилось с Алкивиадом?! — Соскочив с постели, он приблизился к Адиманту.
Тот невольно втянул голову в плечи и пригнулся, будто ожидал удара, хотя Платон за всю жизнь и пальцем его не тронул. Напротив, он был неизменно нежен с младшим братом, любил его, но высокий рост, широкие плечи борца и низкий зычный голос всегда пугали Адиманта, особенно в тех случаях, когда Платон сердился. Сам он удался не в отца, как старший брат, а в мать, которая была маленькой, хрупкой и по-женски робкой.
— Отвечай! — повторил своё требование Платон и сжал своей лапищей плечо Адиманта.
— Ладно, тебе же будет хуже, — сдался тот. — Я хотел доставить тебе радость, но, видно, придётся сообщить новость, что намеревался отложить до утра. Алкивиад не вернулся, потому что его убили.
— Кто?! — с болью в голосе вскрикнул Платон — и так сильно сжал плечо брата, что тот застонал от боли, вырвался и бросился к двери. — Стой! — остановил его Платон. — Или ты не знаешь, кто это сделал? — попытался он смягчить голос.
— Да, не знаю. Тимандра как будто сказала, что Алкивиада убил Фарнабаз, персидский сатрап. Но никто толком не знает, так ли это. Сам спросишь у Тимандры.
— Сам?
— Конечно. Ведь ты пойдёшь к ней?
— Пойду?
— Теперь Тимандра свободна, а ты любишь её, стало быть, должен пойти к ней.
— Пойти?
— Ты что — эхо? — засмеялся Адимант. — Ты повторяешь мои слова, а не отвечаешь.
— Не отвечаю?
— Да очнись же ты, Платон! Завтра начинаются Антестерии!
— Да, да, — покивал головой Платон и вернулся к своей кровати. — Завтра праздник... А где она остановилась? Я о Тимандре.
— В своём доме. Разве ты забыл, что Алкивиад купил ей большой дом за стоей[52]?
— Да, конечно. А далеко ли до утра? — спросил Платон.
— На Акрополе уже сменилась вторая стража, — ответил Адимант.