Платон, сын Аполлона

   — Думаю, что ты и теперь прав, — снова похвалил Аполлодора Сократ, отчего тот начал старательно вертеть головой, желая узнать, все ли присутствующие восхищаются им.

   — Очевидно, что внушить афинянам уважение к предкам можно, — заговорил Алкивиад. — Но как это сделать?

   — Им нужен хороший вождь, — сказал Критий, всё это время молчавший. — Хороший вождь заставит их повиноваться. Повиновение — вот что нужно сейчас. Воспитание — дело долгое. Пока мы будем воспитывать афинян, спартанцы разобьют нас на море и на суше. Хороший вождь и повиновение вождю — вот что нас спасёт.

   — Повиновение умному и мудрому повелителю — это хорошо. Но лучше. — Сократ поднял руку, призывая к вниманию, так как собирался высказать, очевидно, свою главную мысль, — но лучше, — повторил он, — если афиняне сами воспламенятся стремлением к старинной доблести, славе и благополучию.

   — Я тоже так думаю, — сказал Перикл. — Но как же афинян побудить к этому?

   — Когда мы отнимаем у захватчиков нашу землю, мы говорим воинам: «Эта земля принадлежит нашим отцам. Отнимем её у врага!» Так же издревле афинянам принадлежала доблесть, и, значит, надо вернуть её как наследство. Вся наша земля должна принадлежать по этому праву нам, равно как и все достоинства предков. Давайте уважать стариков, как это делают спартанцы, ведь этому их научили наши предки; давайте закалять своё тело так, как закаляют спартанцы — этому их научили тоже наши отцы; давайте повиноваться мудрым вождям и не хвастаться своим неуважением к ним, откажемся от взаимной вражды и зависти... Кто ходит в театр и торчит там целыми днями, тот, наверное, видел все пьесы Аристофана, который, как известно, никого не щадит. Уже стали поговоркой его слова о том, что цикады поют на ветвях один-два месяца, а афиняне всю жизнь поют на судебных процессах.

   — Аристофан не щадит и тебя, — напомнил Сократу Критон, его бессменный спутник и старинный друг. — Ему следовало бы хоть раз послушать тебя, а не писать о тебе понаслышке, будто ты заезжий софист, который потешает публику, чтобы заработать лишний обол на обед.

   — Аристофан приехал в Афины из деревни и теперь порицает всё городское — и одежду, и нравы, и воспитание, — добавил Критобул, сын Критона. Он всегда делал так: вступал в разговор только после отца.

   — Хорошо, что вы напомнили мне об этом, — совсем не огорчившись, продолжил Сократ. — В его «Облаках» я спрашиваю Стрепсиада: «Что ты делаешь, если тебя бьют?» — и Стрепсиад отвечает: «Я даю себя поколотить, а немного погодя прошу присутствующих быть свидетелями, а ещё немного погодя начинаю судиться».

   — И в другой пьесе, в «Гермесе», — снова заговорил честолюбивый Аполлодор, — сказано про афинян, что они ничем не занимаются, кроме как судятся. И вообще, давно известно, что финикийцы славятся страстью к путешествиям, киликийцы — к разбойничьим набегам на чужие земли, что ликонцы сами себя истязают, а афиняне только тем и заняты, что болтают в судах, воруют деньги, чтобы заплатить за высокую должность, а добившись повышения, воруют в двойном размере казённые деньги.

   — А прежде этого не было? — спросил Сократ.

   — Старики говорят, что не было, — ответил Аполлодор.

   — Можно ли пороки афинян назвать недугом? Скажем, недугом забывчивости?

   — Можно, — ответил Перикл-младший, поскольку Сократ опять обратился к нему.

   — И этот недуг исцелим, как и многие другие недуги?

   — Пожалуй.

   — В таком случае нам не следует отчаиваться: и недуг известен, и лекарство от него мы, кажется, нашли.

   — Ты назвал недуг афинян недугом забывчивости, а начали мы разговор с недуга невежества, — напомнил Сократу Антисфен.