Платон ХХ-го века

Много лет спустя, читая переписку Алексея Федоровича с великой пианисткой Юдиной, в которую он был духовно влюблен, я обратил внимание на пассаж о конфетах. Приведу как запомнилось, не цитируя: вы отказали мне в своем общении, как барышня в церкви не дает монаху отведать сладких леденцов; вы сыты, а я голоден, как тот монашек на паперти, а вы не даете мне своих леденцов. Тут все – и монашество, и любовь его к сладкому, и влюбленность в музыку Баха, которого исполняла Юдина. И полное непонимание Юдиной, что она переписывается не только с вернувшимся из ссылки религиозным философом, но и с тайным монахом. Она и не должна была это понимать.

Понять Лосева вообще невозможно. Ему запретили быть философом, но разрешили исследовать античность. Но античность для схимника Алексия была воплощенной гомосексуальностью. Он нещадно критикует Платона за телопоклонничество. Платон вовсе не был идеалистом. Его эйдосы всегда материальны. Их идеальность только в симметрии и геометрии. Зато в последних томах «Эстетики» восторженный гимн неоплатонизму и Плотину за обретение чистой духовности, Платону неведомой.

Помню звонок Лосева на Пасху. И о чем, вы думаете, мы говорили, зная прекрасно, что разговоры наши прослушиваются? «Вы не знаете такого поэта Ф.Сияльского?» – «Нет, не знаю, а зачем он вам понадобился?» Не помню, что ответил Алексей Федорович, но подозреваю сегодня, не о себе ли он спрашивал и не печатал ли он когда-то свои стихи под таким псевдонимом.

Лосев человек закрытый на все створки даже для себя самого. Я же слишком распахнут во все пространства. Лосев прошел сквозь меня, как сквозной ветерок сквозь летнюю дачу. Или как призрак отца Гамлета, по некоторым преданиям, прошел сквозь Гамлета, растворяясь в звездном небе. От него исходил какой-то сумрак мысли. А в сумраке часто можно увидеть то, чего не увидишь и не различишь в самый слепящий полдень.

Сегодня я счастлив, что книга воспоминаний об Алексее Федоровиче заканчивается моим палиндромическим памятником последнему религиозному мыслителю, а может быть, и святому ХХ века – «Сойди Эйдос»:

Вес о Лосев

Логика аки гол

И диалектика так и

ткала иди

Или символ лов мысли

Арт с утра Заратустра

Ешь циник Ницше

Вея дребадан над о Бердяев

И икс не роль Флоренский

Ни топ Плотин

Плотин ни толп

Но Фавор им миров Афон

Палиндром – символ полноты времен. Движение строки туда и обратно, из прошлого в будущее и из будущего в прошлое. Своеобразная машина времени, увлекшая меня в будущее и прошлое к Лосеву. В его фамилии сразу три апостольских символа: лов, соль и сев. Ловец душ, соль земли и сеятель слова.

Произведение опубликовано 2008-09-17 01:37:26

В разделах и комьюнити сообщества: статьи

Константин КЕДРОВ, “Новые Известия”

Бах против Оффенбаха

(Алексей Лосев “Я сослан в XX век”. 2 т., Время, 2002)

В 1922 году великий богослов, философ и естествоиспытатель священник Павел Флоренский венчает необычную пару – Алексея Лосева и Валентину Лосеву (Соколову). Брак между ними заключается чисто духовный. Отношения такого рода были модны в начале века у символистов. Блок и Менделеева, Белый и Тургенева. В области эстетики Лосев несомненно был символистом, но не только. У каждого свой путь. Блок и Волошин масоны, Белый увлекался антропософией и был апостолом Рудольфа Штайнера, пока тот не увел от него Асю Тургеневу в свои духовные лабиринты. У Лосева был наставник и подвижник, изгнанный в 1913 году из Афона за мнимую ересь. Он посвятил Лосева в тайны непрерывной умной молитвы, слитой с дыханием, и он же открыл молодому философу великую формулу имяславцев: “Бог не есть Имя, но Имя есть Бог”. Этого учения придерживался и Павел Флоренский. В основе реальности лежит не идея, не символ, а Имя. Пока у вещи и явления нет имени, нельзя говорить о существовании. Вещь без имени – это кантовская вещь в себе. Ее нет, даже если она есть. Имя предшествует всему, кроме самого Бога; но у Бога всегда есть Имя, и это Имя – Бог. Непрерывно, со вдохом и выдохом, творя Молитву Иисусову, имяславцы как бы творили дыханием Имя Божия. Вдох: “Господи Иисусе Христе, Сыне Божий”. Выдох: “Помилуй мя”. И так изо дня в день, из года в год, а в исторической перспективе из века в век.

Для христианского философа Лосева, вышедшего из кружка Николая Бердяева и Сергея Булгакова, Молитвой Иисусовой была непрерывная работа мысли, воплощенная в тысячах статей — о музыке Вагнера, об античной философии и эстетике, о мифе, о языке, о символе, о числе, о Владимире Соловьеве, о Сократе, Аристотеле, Платоне и, конечно же, об Афонских старцах, прежде всего о Григории Паламе, вызывавшем Молитвой Иисусовой теплоту в сердце и свечение во всем теле.

Причем здесь литература? А притом, что среди многих и многих духовных подвигов Лосева был еще и этот. Создание новой, истинно духовной, но при этом абсолютно художественной прозы. В 29-м он вместе с женой постригается в монахи под именем Андроника. Именно тогда на голове его появляется черная шапочка, как символ скуфьи.