Платон. Избранное

Вселенную душой и телом, а причину, которая все устраивает в космосе и устанавливает пределы, Сократ называет мудростью и умом. Однако, ни мудрость, ни ум не могут возникнуть без души. Ум оказался родственным причине и одного с ней рода, а удовольствие беспредельно само по себе и не имеет ни начала, ни конца. Всякое влечение и вожделение принадлежит душе и, когда душа и тело оказываются в одном состоянии и сообща возбуждаются, то тогда налаживается гармония и здоровье, а когда они разлаживаются, то возникает страдание. Сравнивая и оценивая удовольствия и страдания, мы избираем для себя более значительные и обильные удовольствия. Величайшие удовольствия и величайшие страдания коренятся в некоей порочности души и тела, которая связана с мерой.

Самой лучшей будет жизнь, в которой в мере сочетаются удовольствия и разумение.

На первое место Сократ помещает все, что относится к мере, умеренности и своевременности, потому что это относится к вечности. На втором месте он устанавливает прекрасное, совершенное, самодовлеющее и относящееся к этому роду. На третьем – ум и разумение, а на четвертом – знания, искусства и правильные мнения. Пятое место достается чистым удовольствиям самой души, которые сопровождают и знания, и ощущения.

Сократ. Филеб утверждает, что благо для всех живых существ – радость, удовольствие, наслаждение и все прочее, принадлежащее к этому роду; мы же оспариваем его, считая, что благо не это, но разумение, мышление, память и то, что сродно с ними: правильное мнение и истинные суждения. Все это лучше и предпочтительнее удовольствия для всех существ, способных приобщиться к этим вещам, и для таких существ – и ныне живущих, и тех, что будут жить впоследствии, – ничто не может быть полезнее этого приобщения. [Т. 3. Филеб. 11 b – с. С. 7]

Да, надо попытаться, начав с самой богини, которая, по словам Филеба, называется Афродитой, меж тем как подлинное ее имя – Удовольствие.

…Я испытываю всегда нечеловеческое благоговение, Протарх, перед именами богов, более сильное, чем величайший страх. И теперь я называю Афродиту так, как ей это приятно. Что же касается удовольствия, то я знаю, что оно разнообразно, и, как сказано, нам надлежит исследовать его и рассмотреть, какова его природа. Если просто верить молве, оно есть нечто единое, но принимающее разнообразные формы, известным образом непохожие друг на друга. Однако посмотри: с одной стороны, мы говорим, что удовольствие испытывает человек невоздержный, с другой – что и рассудительный наслаждается в силу самой рассудительности; наслаждается, далее, безумец, полный безрассудных мнений и надежд; наслаждается и разумный в силу самого разумения. Разве не справедливо кажется безрассудным тот, кто утверждает, что оба этих вида удовольствия подобны друг другу?

Протарх. Конечно, Сократ, эти удовольствия проистекают от противоположных вещей, но сами они не противоположны друг другу. [Т. 3. Филеб. 12 b – d. С. 8 – 9]

Сократ. Во-первых, нужно ли вообще допускать, что подобные единства действительно существуют? Затем, каким образом они – в то время как каждое из них пребывает вечно тождественным, прочным, непричастным ни возникновению, ни гибели – все-таки пребывают в единстве. Ведь это единство следует признать либо рассеянным в возникающих и бесконечно разнообразных вещах и превратившимся во множество, либо всецело отделенным от самого себя, – каким образом (ведь это невероятно!) единства эти остаются едиными и тождественными одновременно в одном и во многом? Вот какого рода единства и множества, Протарх, а не те, о которых говорилось ранее, суть причины всяких недоумений, если относительно них хорошенько не столковаться; если же достигнуть здесь полной ясности, то, напротив, все недоумения рассеются. [Т. 3. Филеб. 15 b – с. С. 11 – 12]