Платон. Аристотель (3-е изд., испр. и доп.)

А ведь Вселенная, по мнению Платона, была создана мудрым строителем, мастером-демиургом (греч. demioyrgos — ремесленник) по его собственному подобию. Он, как мудрый и добрый отец, придумал все части космоса, придал ему сферическую, круглую форму и наделил его таким совершенством, что он, будучи живым, вместе с тем не нуждался ни в глазах, ни в слухе, ни в органах пищеварения, ни в ногах и руках. Он вращался сам в себе, созерцая самого себя и довольствуясь познанием самого себя.

Космос всегда молод и вечен, ибо он не знает бега времени, а значит, и старости. Таким в полноте блаженства создал великий мастер свое идеальное детище. И люди были задуманы демиургом по подобию живого космоса. Однако у мастера-демиурга осталось в сосуде лишь немного прежней смеси, из которой он создавал космос, и от нового перемешивания она утеряла свою чистоту, поэтому те, кто населил Вселенную, оказались смертными, а значит, подверженными как добру, так и злу, как возвышенным чувствам, так и тягчайшим порокам. Отсюда — горестная судьба человечества.

Платон высоко оценивает заложенные в человечестве силы, но его мечта — чтобы они творили благо и красоту, проявляя хотя бы частицу своего бессмертного начала. Пока же вокруг себя Платон видел слишком много несправедливостей и преступлений общественных и частных. Он готов помочь человеку избавиться от своего несовершенства, но, как мы уже знаем, его готовность остается в пределах утопии и мифа.

В своем огромном сочинении «Государство» Платон строит модель вот такого исправленного и улучшенного человеческого общества.

Во главе идеального государства стоят философы, созерцатели чистых и вечных идей, которых защищают воины и которым все жизненные ресурсы доставляют свободные земледельцы и ремесленники.

Философы и воины не имеют никакой частной собственности и беспощадно караются за хранение золота и серебра. Собственность привилегия крестьян и мастеровых, ибо она не мешает работать, будучи губительной для тех, кто предан высоким размышлениям. В этом государстве нет замкнутой семьи, отягощенной бытом. Здесь совместные браки, и дети воспитываются на общественный счет, зная, что их общий родитель — само государство, которому люди преданы с малых лет. Из идеального города изгнаны размягчающие душу мелодии и песни. Здесь допускается только бодрая, воинственная музыка, душу укрепляющая. И воспитание направлено на укрепление ума и прекрасного тела.

Сколько раз в новой Европе, каждый раз на свой манер, варьировалась эта вечная тема платоновского идеального государства!

Как не вспомнить Ямбула с его государством Солнца или философа Плотина, строившего счастливый город в честь Платона! А в эпоху Возрождения мечтают великие утописты Томазо Кампанелла («Город Солнца»), Томас Мор («Утопия»), Фрэнсис Бэкон («Новая Атлантида»). И начало XIX века все еще полно утопических мечтателей, таких, как Роберт Оуэн, Сен-Симон и Шарль Фурье.

Но все эти заманчивые конструкции со времен Платона оставались несбыточными, утопическими, буквально «не имеющими места на земле» (греч. oy — «нет», topos — «место»), достоянием великих мечтателей. А сам родоначальник бесчисленных утопий, находясь на пороге смерти, все еще разрабатывал проекты лучшего в мире государства («Законы»), которым будут управлять десять мудрых старейшин, установивших суровое законодательство, чтобы человек полагался только на них, а не на свою волю и страсти. Да и какая может быть своя воля у человека, рассуждал старый Платон, если все мы куклы, нити которых приводит в движение божественная рука? Поэтому надо ограничить свои потребности, упразднить богатство и роскошь, думать о пользе общества, воспевая в хороводах мудрость законов. И это еще одна утопия Платона, жестко и насильно ограничивающая человека.

Платон, отчаявшись в практическом преобразовании несправедливого тиранического государства, то зовет к далекой старине, где вся ответственность ложится на плечи мудрых старейшин, а то укрепляет мораль и устои государства насильственным путем, теми же самыми жестокостями, что были в обычае у тиранов.

Почтительный страх перед богами и законами, будто бы освященными божественной волей, оказывается основой счастливого общества. Безвыходность такой утопии вполне очевидна. И сам Платон ее великолепно чувствует, когда называет и «Государство», и «Законы» не чем иным, как «мифами», осуществление которых он относит к неведомому будущему, сам не очень-то веря в то, что оно настанет.