Платный сыр в мышеловке

— Оно не открывается. Вернее, открывается бесконтрольным обрушением вниз. Стеклоподъемник починить некому. Ничего, сейчас проснешься. И к бензину привыкнешь. Ко всему, говорят, привыкаешь. Я вот тоже… привыкаю. До тошноты. Хочешь, расскажу, что ты делал в квартире Владимира Родионовича, прикатив туда из аэропорта? Все в ту же знаменательную субботу после проводов… пожилой женщины. Если ошибусь — поправишь.

— Сделал дело — болтай смело, — ответила за Виталия Наташка. — Ир, ты точно канистру в бензобак вылила?

— Ну так ведь едем же.

Я немного повозилась на сиденье, устраиваясь удобнее. С этим спешным бегством от благоустроенной помойки заскочила в машину как могла и с чем могла — с пустой канистрой из-под бензина. Не было времени укладывать ее в багажник. Даже пробку окончательно не завинтила. Так и сидела в тесной близости с канистрой, завидуя другим, пока не догадалась спустить ее вниз, к ногам. Кажется, пробка совсем отвинтилась.

Наташка, обратив на мою неусидчивость непосредственное секундное внимание, громко ахнула и сразу притормозила. Как оказалось, у какого-то магазина на Кольцевой. Обращаясь со мной так, как будто меня рядом не было, заочно призвала наших попутчиков в свидетели, чтобы подтвердить непутевость «этой Ирки», которая сидит и безалаберно высиживает угрозу токсикологического отравления парами бензина всего коллектива, чудом спасшегося в невероятно трудных условиях. Я хотела было достойно ответить «этой водительше», но отвлек звонок мобильника. Теперь уже громко ахнула я: Дмитрий Николаевич интересовался, почему меня нет дома.

— Откуда ты знаешь? — взбудораженная не меньше Наташки, запальчиво огрызнулась я. Ну не подумала хорошенько.

— Из дома, вестимо! Что за дурацкие маневры? Где вас носит? Отвечай немедленно!

— Только не кричи на меня… — едва прошептала я в трубку. Наверное, плохо выглядела в этот момент. Даже в темноте. Поэтому подруга, с усилием вытащившая из-под моих ног канистру, бросила ее на асфальт и выхватила у меня телефон…

Переорать Наташку не возможно. Тем более когда справедливость на ее стороне. Или она так считает. Подруга обозвала Димку изощренным садистом и в два счета обосновала это. Да так, что даже я стала испытывать чувство вины. Не за канистру, нет. Получалось, что она, несчастная Наталья Николаевна, по наивности своей верящая в то, что ей говорят, имела глупость поверить славящемуся своим непостоянством Ефимову, который намеревался сегодня остаться на даче. И исключительно по своей доброте вняла мольбам идиотки жены Ефимова, на коленях умолявшей доставить ее к мужу, которого она не видела уже довольно давно — часов пять. И сейчас еще более несчастная Наталья Николаевна ни за какие коврижки не развернется в обратную сторону, потому как она устала мотаться, слишком поздно, до дачи рукой подать, а бензин на исходе — только до ближайшей заправки в дачном направлении. А если садист Ефимов желает лицезреть свою жену в не столь отдаленное ночное время, Наталья готова отпустить ее в столицу пешком. Ефимову всего-навсего следует обеспечить план «перехват».

Наталья вернула мне трубку как раз в тот момент, когда я вообразила себя одинокой путницей на дороге, которую все принимают за… Словом, с трудом могла выговорить «алло?». Буква «а» растянулась надолго, до невероятных размеров. Я тут же получила по телефону утешительный приз: встретимся завтра при более благоприятных обстоятельствах. Вот тогда и поговорим. Под словом «поговорим» подразумевалось эксклюзивное право Дмитрия Николаевича на критику моего недостойного поведения. Мне в основном следовало молчать и слушать. Жаль, что он не многодетный отец. За свободное от основной работы время так бы уболтался в борьбе за совершенство детей!

«Ну а пока сама поговорю», — мстительно подумала я и повеселела от предоставленной отсрочки отбывания наказания.

— Виталий, когда ты или твой отец заметили разницу в содержании прощального письма Владимира Родионовича, адресованного Наталье?

— Я не могу ответить на ваш вопрос, — немного помедлив, сказал Виталик.

— Будем считать, что ты на него ответил.