Платье для смерти (ЛП)

— Да, злюсь. Но поговорю с ним об этом, когда вернусь. Он просто не может этого сделать. Он знает, как много ты для меня значишь. И что без тебя я не смогу вести дела так, как хочу.

— Он знает почему? — в действительности она спрашивала, знал ли Барри, что Джереми болен.

— Нет.

— Ну, может, поэтому он не воспринимает все всерьез. И, может быть, то, что ты говоришь ему, как много я для тебя значу, делает меня более ценной в его глазах.

— Может быть. Но мне это все равно не нравиться.

— Тебе следует перестать нахваливать меня.

— Приму к сведению, — сказал он повеселев. — Но в случае с Венди — это не поможет. Я получил электронное письмо об инструкциях на этикетке по уходу. Когда я вернусь, её не будет.

— Мы можем подождать два месяца до выхода Йони. Я, правда, не хочу искать кого — то другого на краткосрочную замену. — Некоторых людей просто не стоило спасать, и Венди была одной из них, но сейчас тот момент, когда искать кого — то нового — слишком хлопотно. Лора водила носком ботинка по слякоти. — Как Руби?

— Потрясающий человек. Но только в отрицательном смысле, не так как ты. Если она пискнет еще раз …

Лора улыбнулась. Она представила, как он протирает глаза ладонью.

Он вздохнул.

— Милая, в следующий раз ты пойдешь со мной. Или поедешь сюда без меня. На твой выбор. За неделю ты научишься большему, чем все эти люди за месяц.

— Я не хочу.

— Почему нет?

— Иррациональная паника.

— Ах. Правда выходит наружу. Тогда все решено. Мы поедем вместе.

Она прижалась к мокрой стене, желая, чтобы он отступил, но в то же время была ему благодарна.

— Мой паром подошел, — сказал он. — Еду в Китай. Встреча не по графику. Все равно попробуй, хорошо?

— Хорошо.

— Хороших выходных и помни, что любишь меня.

— И что ты любишь меня.

На этих словах они повесили трубки. В Гонконге сейчас следующий день, восемь часов утра, вспомнилось ей, и он скорее всего уже на терминале, отправляется в Китай, и этим утром, он скорее всего не бегал. Она решила не беспокоиться ни о его лекарствах, ни о лечении грудной клетки, ни о сотне других вещей, из — за которых она могла потерять сон. Ей нужно было присматривать за матерью и управлять офисом.

А еще ей нужно было найти платье.

***

Стью позвонил ей и сказал, что у него есть альбом. Все, что ей нужно было сделать, это принести обед, чтобы они смогли послушать фолк певца под пад — тай. Пока Стью распаковывал еду, она рассматривала виниловую пластинку.

— А компакт — диски тогда не использовали? — спросила Лора.

— И что это за веселье?

Конечно, у него был проигрыватель. Какой уважающий себя хипстер из Вильямсбурга полагался бы на МР3? Низкое звучание стало новым трендом — теплым, несовершенным и непостоянным.

Когда он открыл дверь, первое, что она заметила, это то, что от него приятно пахло, как будто он только что принял душ, потом надушился огурцом, затем надел чистую одежду и почистил зубы — все, что люди делали, когда они хотели произвести впечатление, не привлекая внимание.

— Ты уходишь? — спросила Лора.

— Позже.

— Как ее зовут?

— Не помню, да и это не важно. — Он протянул ей двадцати четырехсантиметровую пластинку в пластиковом пакете, который выглядел так, как будто его в девяностые разрезали. И лицо Сэмуэля Инвея занимало весь квадрат обложки. Все недостатки и выбившиеся волоски были тщательно отретушированы, рыжие волосы аккуратно собраны в хвостик у основания шеи. Белый воротник футболки едва касался нижнего края кадра. Его имя красовалось на самом краю.

— А теперь, — сказал Стью, снимая с пластинки обложку и стряхивая пыль кисточкой. — Причина, по которой я узнал этого парня двадцатилетней давности, заключается в том, что его музыка трансцендентна. Душераздирающая. Имею в виду, ты можешь рыдать под нее часами.

— Он ведь не американец?

— Конечно, нет. Размахивающий флагом бруниканец.

Он протянул ей обложку, на одной стороне которой курсивом были напечатаны слова песни. Она плюхнулась на кресло — мешочек и принялась изучать слова.

Где в тебе смех, детка?

Где в тебе любовь, детка?

В моем сердце лед, в сердце лед,

Лед от твоего холодного вздоха.

Это будет приятное, но бесполезное времяпрепровождение, подумалось Лоре. Это были песни о любви, и если бы они были для папы, от них бы ей стало плохо.

— Ты не знаешь, он писал их перед поездкой или уже в студии? — спросила она.

— Якобы он был блестящим импровизатором. Они были написаны на лету.

— В Нью — Йорке, во время посольства.

Стью поставил запись.

Она подарила мне двух себя

Одну с маленькими руками и большим сердцем

Другую, кружащуюся, пока не сгорит

И каждая на ниточке

Каждая на веревочке

Нет ничего, что привязало бы ее ко мне

Без нее нет песни

Нужно так много времени, чтобы узнать ее

Но руки у нас пусты

И мы все кружимся