Плата за вседозволенность

– Что вы, Лев Иванович! Разве вы можете помешать? – Геращенко подошел к девушке и положил ей руку на плечо. – А это моя племянница. Оксана Яремчук из Сочи. Она единственная из родственников, кто смог приехать на похороны Олеси. Оксаночка, познакомься. Это Лев Иванович Гуров. Бо-ольшой начальник в московской милиции.

– Очень приятно, – кивнула девушка.

– А что, бабушка приехать не смогла? – поинтересовался сыщик. – Что-нибудь случилось?

– Ой, знаете, ей так стало плохо, когда она узнала о смерти Олеси, что мы ее никуда не пустили, – напевным украинским говорком проворковала Оксана. – А сейчас, сами знаете, какие времена. Денег ни у кого нет. Смогли только на один билет набрать…

– Оксаночка, Льву Ивановичу это, наверное, неинтересно, – ласково прервал ее майор. – Он человек занятой и пришел по делу. Так что вас ко мне привело, Лев Иванович?

– Я вижу, у вас изменения в квартире, – не ответил на вопрос Геращенко сыщик. – Вы Олесину коллекцию очков кому-то подарили?

– Нет, Лев Иванович, – грустно ответил майор. – Подарить их кому-то постороннему я не мог. И смотреть на них было очень больно. Я переломал их и выкинул в мусоропровод, чтобы после дочки никто их не касался!..

– А по-моему, не все, – возразил Гуров.

– Что? – не понял Геращенко.

– Я говорю, что очки не все вы в мусоропровод выкинули. Так ведь, Владимир Михайлович, – сыщик левой рукой достал из кармана пиджака те самые очки, которые Крячко нашел в кабинете Павлова. – Может, хватит ломать комедию? А, Палач?

Мгновенно, быстрее, чем Гуров успел выхватить пистолет, в руках Геращенко сверкнул невесть откуда взявшийся выкидной нож и остановился у горла Оксаны. Девушка испуганно вскрикнула.

– Заткнись, сучка! – заорал майор. Оксана всхлипнула, но замолчала. Геращенко посмотрел на Гурова. – Все-таки вы гениальный сыщик, Лев Иванович. Вот уж не думал, что так быстро вычислите меня. Я рассчитывал поиграть с вами в прятки еще пару месяцев. Жаль, что удовольствие получилось таким быстротечным. Как оргазм.

– Как оргазм с собственной дочерью? – поинтересовался сыщик, целясь из пистолета в голову убийцы.

– Что ты несешь?! – завизжал Геращенко.

– Я сказал, что ты развратил свою собственную дочь, – жестко повторил сыщик. – И не строй из себя бестолкового. Когда ты узнал, что Олеся продает свое тело за деньги, ты был в бешенстве. Девушка, видимо, почувствовала это и решила больше домой не возвращаться. Ты выследил ее. И на лестничной площадке дома номер 35 по улице Фабрициуса сначала умолял ее вернуться, а затем начал угрожать. Тебе напомнить, что Олеся ответила на твои слова о недопустимости развратного поведения?

– Заткнись, я тебе говорю! – снова завизжал Геращенко. Гуров его не слушал.

– Девушка ответила, что ты еще хуже нее, – продолжал говорить сыщик. – Она тебе сказала, что другие хоть платят ей деньги. А от тебя она видит лишь жалкие побрякушки и унижение. А больше ничего. Олеся тебе рассказала, как ей стыдно смотреть в глаза подругам, когда она вспоминает о том, что ты с ней сделал. И заявила, что жизнь проститутки во сто крат честнее той, что она с тобой ведет. Ты попытался ей пригрозить. Но Олеся тебе ответила, что расскажет о твоих домогательствах, если ты попытаешься ей помешать. Она ведь всегда шантажировала тебя этим? А когда ты понял, что больше не сможешь удержать дочь, ты решил убить ее? Ведь так?..

В гостиной повисла напряженная тишина. Оксана смотрела на сыщика широко открытыми глазами. Гурову даже показалась, что, пока он говорил, девушка забыла о ноже у своего горла. Наконец Геращенко заговорил.

– Ты прав, Лев Иванович, – его голос звучал совершенно спокойно. – Я могу поклясться, что в тот вечер в подъезде не было ни души. Нас никто не мог слышать. Не знаю, откуда ты все это узнал, но все так и было. Но она сама виновата. Я не хотел приводить в дом чужую женщину. Не хотел, чтобы у Олеси была мачеха. Я очень ее любил. А что мне оставалось делать? Мастурбировать, словно тринадцатилетний школьник, в то время, когда в соседней комнате есть молодое и крепкое женское тело? Да, я совратил свою дочь. Ну и что в этом плохого? Почему это я должен следовать дурацким догматам?

– Ты прав, – усмехнулся сыщик. – Ты никому ничего не должен. Должны лишь тебе. Потому что все лезут в твою личную жизнь.

– Да что ты можешь знать о моей личной жизни? – разозлился Геращенко. – Что вы все о ней можете знать? Вы видите только то, что наверху. А сверху нарисована дурацкая улыбка клоуна. Внешне забавная и беспечная. Но кто-нибудь пытался посмотреть, что находится под ней? Кто-нибудь захотел познать мою душу?