Плата за страх

Его ирландский акцент, от которого он не желал избавляться, прозвучал резче обычного как дополнительное оскорбление. Юрисконсульт еще больше побагровел, но ничего не ответил и, продолжая подсчитывать убытки, заносил цифры в блокнот. О’Брайен вернулся в машину, развалился на переднем сиденье и развернул иллюстрированный еженедельник с приключениями супермена.

Фонтан густого, упругого пламени казался лавой, вырывавшейся из жерла вулкана. Расплавленная струя вздымалась очень высоко и не распадалась, а исчезала в черном облаке. Отдельные падавшие обратно на землю выплески походили скорее на осколки, чем на горящие капли нефти.

Пожар питал самого себя, независимый, настоящий, живой. Его не заботило, долго или коротко ему бушевать, перед ним была цель — взвиться к небесам. И он спешил…

О’Брайен вернулся к своим людям. Подробности случившегося его не интересовали. В государственном аппарате, где правила игры состояли в том, чтобы все объяснять, а не сражаться и действовать, ему, О’Брайену, несдобровать бы. Но ирландец был прямо-таки создан для битв. Он мгновенно приходил в ярость. Вот и сейчас он возненавидел этот пожар. И не потому, что чувствовал себя ущемленным: потушен пожар или нет, это не уменьшит его, О’Брайена, двойного оклада — компенсацию за работу в тропиках. Генеральный директор компании в Гватемале, как всегда, получит свой ежемесячный чек первого числа. Дело не в этом, О’Брайен злился на пожар, злился — и все тут! Он принадлежал к числу людей, которые всегда впадают в ярость, сталкиваясь с препятствиями, трудностями, враждебностью вещей и вселенной; но без таких людей мы бы еще оставались в каменном веке.

— К скважине подойти невозможно, — сказал О’Брайен. — Остается только рыть траншею прямо с наветренной стороны, а в конце сделать два зигзага для страховки.

Они вернулись к машинам. Весь обратный путь юрисконсульт втихомолку готовил очередной доклад, думая о том, как свалить всю вину на этого рыжего ирландца. А О’Брайен думал, как поскорее покончить с пожаром. Составил план действий, уточнял детали. Он уже видел, как великаны в асбестовых костюмах подберутся к самому основанию огненной колонны, как заложат под нее взрывчатку и свалят ее, словно дерево. Он уже предвкушал, как после немыслимого грохота в долине воцарится тишина, как она навалится на ревущее пламя и задавит его словно тяжелым покрывалом. Так когда-то усмиряли буйных.

Потушить горящую скважину проще простого. Ее надо задуть, как задувают спичку. Только придется дунуть посильнее. Для этого нужна взрывчатка. Но подойдет не всякая! Иная способна разрушить и разметать постройки в радиусе сотен метров, но не справится с их теперешним врагом — огнем.

Покинув плато, эту равнину, усеянную сотнями буровых вышек, машины начали спускаться к Лас Пьедрасу. Последние двадцать километров дорога шла превосходная: асфальт поверх ровной брусчатки. Но спуск к порту был головокружительный: езда по такой серпентине напоминала акробатический трюк. Только бетонный парапет толщиной в двадцать сантиметров отделял машины от пропасти.

Внизу дорога выравнивалась и по мосту-плотине через все семь рукавов Рио Гуаяс выходила к морю. Но ни моря, ни реки пока еще не было видно, весь берег казался огромным болотом, над которым клубился белый туман. Здесь, у начала спуска, ландшафт казался разрезанным на две части; вверху, позади, открывалась южноамериканская пустыня — камень, песок, сера, выжженная убогая растительность. Солнце там стояло в зените по двенадцать часов. А сотней метров ниже низвергался водопад поросших мхом склонов. Любой шофер, даже самый бывалый, даже здешний уроженец, не мог думать об этом спуске без замирания сердца.

Несколько водителей грузовиков уже поплатились жизнью, с тех пор как «Круд энд Ойл лимитед» начала строительство нефтепровода, который позволял доставлять нефть от самых дальних скважин до Лас Пьедраса. В те времена тягачи с прицепами, в основном давно устаревшие и до предела изношенные, тащили пятнадцатидюймовые трубы длиной в тринадцать метров; каждая труба весила около полутонны, а таких труб грузили штук по пятьдесят-шестьдесят: передние концы на тягаче, задние на двухколесном прицепе — получался эдакий гроб на колесах, И вот иногда такой катафалк застревал на самом крутом подъеме. Мотор вдруг начинал кашлять, чихать. Встряхнет машину раза два, а потом мягкое скольжение колес, которых уже не удержать. Тридцать тонн железа сползают в пропасть. Прыгай, шофер, прыгай! Рви дверцу слева, ту, что возле руля, ту, на которую наваливался всем телом… Если за две секунды шофер не успевал открыть дверцу, пиши пропало! На другой день или через неделю приедут автокраны, и спасатели с великим трудом поднимут из пропасти то, что осталось от машины и от водителя. И отправят их — останки — каждого на свое кладбище.

Когда строился нефтепровод, такая работа очень хорошо оплачивалась.

— Давай, Манолето, давай!

— Вперед, бык! Вот молодец!