Плата Харону. Океан ненависти. Сколько стоит миллион

Конечно, я сразу понял, что Кира не могла нанести столь сильный удар. Меня очень смутила сцена у сауны, когда вернувшаяся Юлия позвала Киру, и та, одетая в ее купальный костюм и шапочку, снова прошла в сауну, где они и обменялись одеждой. Поэтому им и пришлось использовать для мокрого купальника корзину с чистым бельем. Вот вам и вся загадка этого преступления.

Все посмотрели на Юлию. Она сидела спокойно, глядя перед собой. В отличие от сцены в гостиной, когда она потеряла сознание, теперь женщина была спокойна, очень спокойна.

– Они были ублюдками, – убежденно сказала Юлия, – настоящей мразью. Виктору я надоела, и он решил развлечься, устроив мне… в общем, их было двое. Он и его брат. Я для того и приехала вместе с Юрием сюда, чтобы им отомстить. Убить, разорвать этих котов своими руками. И я очень довольна, что мне это удалось. Вы слышите меня, я очень довольна, что своими руками удавила двух мерзавцев.

Все ошеломленно молчали.

– Он прав, Юля? – тихо спросил Олег. – Все так было, как он рассказал?

Инна отшатнулась от Юлии.

– Да, – ответила женщина, – все так и было. Только я не хотела убивать Виктора сразу. Хотела с ним поговорить. А он уже был выпивши. Как увидел меня в своем номере, так и стал в постель тянуть, вспомнил прошлое. Ему одной Инны было мало. Вот тогда я и решила, что он жить не должен.

– А с Юрой?

Юлия расстегнула блузку, сорвала с себя лифчик, показывая свою грудь. На ней были темные багровые пятна.

– Он сразу догадался, что ударить ножом могла только я. И избил меня в ту ночь, требуя все рассказать. Но я ничего не сказала. Тогда он решил найти деньги и взял ключи, чтобы поискать у Киры. Я видела, как он туда шел. И взяла его пистолет. Дверь в номер была открыта. Я вошла туда и сразу выстрелила. А потом бросила пистолет. Ни о чем больше думать не хотелось. Но Кира настояла на том, чтобы туда вернуться. Я не смогла, и тогда она пошла сама.

– Юля, – тихо сказала Инна, – ты меня прости. Я ведь ничего не знала. Я ничего не знала.

Она громко заплакала. За ней заплакала и Света. Последней разрыдалась Юлия. Появившаяся стюардесса ничего не понимала. Мужчины сидели хмурые и мрачные.

– А почему вы не рассказали всю правду комиссару? – спросил Рауф. – Он мог бы вас понять.

– Возможно, – кивнул Дронго, – а возможно, и нет. Там свое традиционное, патриархальное общество. Вряд ли Юля набралась бы храбрости рассказать обо всем чужому человеку. Синяки к моменту, когда состоится суд, наверняка бы прошли. А говорить о том, что ее бил бывший друг или его брат… Для суда это был бы не очень убедительный аргумент. За это нельзя убивать двоих мужчин. Здесь вам не феминистский Запад, где ее могли бы оправдать. Здесь ее ждало бы пожизненное заключение.

– А вы альтруист, – угрюмо сказал Олег.

– Дело не в этом, – возразил Дронго. – Просто я вспомнил еще о ребенке Юлии. У нее погиб муж, и она одна воспитывает ребенка. Может, это действительно альтруизм, но я обязан был помнить и об этом.

В салоне наступило молчание.

– Вы правильно поступили, – горячо сказал Рауф, – вы оказались умнее нас всех. Умнее и благороднее.

Инна взглянула сквозь слезы на Дронго. Юлия тоже посмотрела на него. Но в глазах была пустота, словно океан был осушен и его больше не существовало. Дронго отвернулся, чтобы не смотреть в ее глаза.

Через два часа, когда самолет пошел на посадку, Юлия вдруг встала и, подойдя к Дронго, тихо сказала:

– Спасибо.

И больше они не сказали ни слова, пока не вышли из самолета. А в аэропорту Юлию встречала ее дочь, приехавшая туда с тетей. Обнимая дочку, молодая женщина взглянула на Дронго и разрыдалась. Он прошел мимо, подмигнув девоч ке, которая смотрела на него и не понимала, почему мама так горько плачет.