Планета звезды Эпсилон

Я рванулся, чтобы отшвырнуть наглеца. Но Бэкки меня остановила. Она решила сама постоять за себя:

- Пойди проспись! Потом поговорим на свежую голову.

- Ах, так! Ты хочешь сказать, что я пьян?! Вон отсюда!

Я схватил негодяя за шиворот, чтобы выбросить его из кафе. И в этот момент он вынул из кармана пистолет. От неожиданности я опустил руку.

- Ты, выматывайся! - крикнул он мне. - Ну! Она идет со мной! Считаю до трех.

И вдруг раздался выстрел. Парень упал. К нему подошел беанец в синем костюме, заглянул в лицо и спокойно вышел из кафе. Я подхватил побледневшую Бэкки и потащил ее к машине. Она нервно рассмеялась:

- Ну вот, началось... Я думала, Верховные сто лет его утверждать будут. - Перевела дух и добавила с непонятной мне холодной, злой интонацией: - Неплохое начало для репортажа...

- Что утверждать? - не понял я.

- Верховное ведомство приняло новый закон. Возьми газету - я там все в подробностях расписала. - Она бросила мне на колени вчерашний номер "Вечернего Эпсилона" и пошла в Верховное ведомство.

На первой полосе под крупной шапкой "Мы хотим оздоровить общество" стояло интервью Бэкки с одним из Верховных министров.

"Разнузданность наших нравов, - читал я, - давно требует принятия самых безотлагательных мер. И вот власти планеты, внимая многочисленным жалобам ее жителей, вынесли четкое и строгое решение: за всякое отступление от норм нравственности и морали - смерть!"

Что это такое? - меня будто кипятком облили. Я отказывался верить своим глазам. Что за страшный сон? Мракобесие, средневековье, инквизиция...

- Грандиозное начинание, - сказала Бэкки, вернувшись с пресс-конференции, - я всегда верила в прогресс и его достижение любыми средствами. Цель абсолютно благородна.

- Я ничего не понимаю. Это странно, Бэкки! - Она не слушала меня. Все это... Как можно?...

- Забавный случай, - она явно не слушала меня, поглощенная собственными мыслями, вчера, когда прессе рассказали о новом законе, редактор газеты "Производственный континент" назвал его необдуманным и антигуманным. Вчера же его избили до полусмерти. Ой! Мне сегодня везет! Это он! - И с этими словами Бэкки выскочила из машины.

Обернувшись, я увидел беанца в синем костюме. Бэкки о чем-то оживленно поговорила с ним и вернулась в машину весьма довольная.

- Он согласился.

- Кто и на что? - неодобрительно отозвался я.

- Элдар Крауф, член комиссии семнадцати, тот, что спас нас от негодяя... Он согласился. Понимаешь, я получила в редакции разрешение на серию репортажей. - Она прилегла на руль и повернула ко мне голову. - Это признание, милый, когда журналисту отдают целую тему, это великолепно... И я хочу, чтобы у этой серии был герой, как бы тебе лучше объяснить... ну, единый тематический стержень.

- По-моему, у этой темы уже есть стержень. Дуло пистолета.

Бэкки обиженно поджала губы и включила мотор.

- Приготовься к головокружительной езде, постараюсь выжать из него все, - это уже об электромобиле, - надо спешить: я должна успеть еще переодеться.

- Что?

- Мы едем на свадьбу. Не могу же я появиться в высшем обществе в таком виде.

Бэкки свернула на узкую улочку, сияющую витринами. Я опешил, потому что привезла она меня в магазин мужской одежды.

- Неужели ты считаешь, что я соглашусь пойти с тобой в общество, когда ты в такой дурацкой униформе? И так четыре года хожу как с бельмом на глазу! Мне надоело, что на тебя оглядываются, - говорила Бэкки, водя меня среди стеллажей и вешалок. - Надо быть как все, не выделяться.

Заставила меня надеть костюм беанской моды - я чувствовал себя в нем актером, играющим в исторической пьесе. Переубедить Бэкки все равно было невозможно. Мой летный комбинезон она завернула в бумагу и бросила в багажник машины.

- А теперь домой! Я приведу себя в порядок. Знаешь, эта свадьба прямо-таки символична: женятся сын владельца фабрики и дочь хозяина универмага. На свадьбе, кстати, будет Крауф. Я пригласила его. Надо же завязывать отношения. Он симпатичный человек. Я уверена, тебе он понравится. Он преподаватель философии, работает в университете.

Да, Крауф внешне производил весьма достойное впечатление. Но он был членом комиссии семнадцати, он был человеком, который мог убить чудовищно... Я заговорил с ним первым:

- Мне трудно судить о действиях вашего правительства, понимаю, я чужак, но должен сказать: слишком это дорого - платить жизнью за нравственный грех. Конечно, воспитывать людей необходимо, но насилие не та мера. Человек может попасть в такую ситуацию, когда поступок будет иметь двойное толкование.

Мы уже возвращались с "символической" свадьбы, ситуация казалась мне подходящей для разговора.

- Должен быть предел всему, и новому закону тоже, - сказал я.

- Ну, конечно, - с иронией отозвался Крауф, - было бы, наверное, куда гуманнее, рассматривая закон как воспитательную меру, пристрелить нарушителя морали, а потом воскресить, пригрозить пальчиком: "Не делай так больше, мальчик!" Но такого не бывает.

Крауф вдруг резко нажал на тормоз. Впереди на дороге образовалась пробка.

Крауф пошел посмотреть, в чем дело. Вернулся он через несколько минут.