Планета битв

Гладкая, как шелковый платок, степь неожиданно потемнела – с востока по ней быстро, «на махах», шел отряд всадников, человек сорок, не меньше. С тех пор как монголы откочевали с побережья сюда, к горам, еще никто не тревожил покой маленького кочевья. Шебше-Эдей уводил свою семью тайно, ночью – он беспокоился за овец. Соседи, горбоносые темнолицые бедуины, кочевавшие в трех дневных переходах от бухты, на берегах которой в ту пору стояла юрта монголов, зарились на овец. И когда перехожий человек принес дурную весть – якобы десяток мужчин на прыгунах идут к юрте, чтобы угнать овец, старик решил уходить.

Переход был трудным – не хватало воды, овцы и прыгуны отказывались есть незнакомую траву, а в довершение всех бед заболел младший правнук, Сохон Оол. Но в итоге боги оказались милостивы к Шебше-Эдею – долгий путь закончился, мальчик выздоровел, скот отъелся на склонах холмов, и жизнь вошла в привычную колею. Старик ждал удобного случая, чтобы послать весточку внуку Цендоржу, и вот, кажется, такой случай представился.

Всадники приближались. В груди старого монгола шевельнулась тревога – уже очень не похожи были погоняющие прыгунов люди на торговцев или пастухов. Те передвигаются по степи неспешно, берегут силы – и свои, и животных. Эти же, подняв ушастых скакунов на задние лапы, нахлестывали их так, словно за ними гнались злые духи.

Старик крепко зажмурил глаза – ему вдруг захотелось, чтобы незваные гости не заметили юрты, чтобы их судьба не коснулась судьбы семьи Шебше-Эдея. Он представил, как всадники вихрем мчатся мимо долинки и уносятся на крепких ногах своих скакунов прочь.

– Прочь, прочь! – прохрипел Шебше-Эдей и открыл глаза. Отряд уже въехал в прогал между холмами и теперь приближался к кочевью. Монгол поднялся на ноги и засеменил вниз по склону, туда, где в надежно укрытой от дыхания гор долинке стояла его юрта, а в ней мирно спали правнуки…

* * *

Цендорж теперь все время бежал впереди и криками подгонял Лускуса и Елисеева. Прошел час или даже больше. Стало ощутимо теплее, и пришлось снять меховые куртки. Зона вечных снегов осталась далеко позади, а между скалами призывно зеленело степное море. Клим прикинул расстояние – до юрты им оставалось не больше трех километров.

Отряд всадников, гнавших прыгунов наметом, они заметили, когда те уже въехали в долину.

– Кто бы это мог быть? – пробормотал Лускус, но вопрос повис в воздухе – ответа на него у Клима не было. Цендорж убежал далеко вперед. Он сбросил теплую одежду и рюкзак, оставив при себе только пулевую винтовку и пару ручных гранат в заплечной сумке. Елисееву подумалось, что он так спешит не только из-за встречи с земляками. Неизвестный отряд мог угрожать кочевью, и Цендорж почувствовал это. Лускус, видимо, был солидарен с монголом. Он тоже перешел на бег, освободившись от поклажи. Клим выругался и снял винтовку с предохранителя. «Кажется, – сказал он себе, – дело пахнет стрельбой».

Всадники добрались до жилища и спешились. Из юрты им навстречу вышла женщина, а следом за ней – несколько ребятишек, мал мала меньше. Елисеев отчетливо видел их, черноголовых, жмущихся к матери. Детей напугали незнакомые люди, которые по-хозяйски принялись ворошить вывешенные на просушку шкуры, заглядывать в узлы и тюки под навесом. Еще Клим заметил старика – согнутого возрастом, опирающегося на палку старого монгола в синем халате, ковыляющего к юрте по склону холма.

И тут в загоне за юртой отчаянно заблеяла овца. Такой полный ужаса, пронзительный крик животное может издать только перед смертью. Крик заметался по долине, отражаясь от травяных склонов, и его тут же подхватили другие овцы и прыгуны.

– Не надо! – заорал Клим, увидев, как хохочущие находчики волокут за задние ноги тушу убитой овцы. Женщина бросилась на них с кулаками, но получила удар в живот и упала. Один из всадников несколько раз ударил ее ногой, потом воровато оглянулся и сорвал с шеи то ли бусы, то ли ожерелье. Плачущие дети бросились в юрту. Следом за ними вошли несколько человек.

Цендорж и Лускус ничего этого не видели. Они спустились к подножию горы, и юрту от них скрыл небольшой холм. Одноглазый на бегу повернул красное, злое лицо, махнул рукой – мол, давай быстрее. Клим, скрипя зубами, вскинул винтовку к плечу, прицелился и тут же опустил оружие – слишком далеко, не попасть…

Перед глазами Елисеева, то ли от жары, то ли от усталости, заплясали красные точки. Он увидел, как старик что-то гневно кричит, размахивая суковатой палкой, и падает в высокую траву с арбалетным болтом в груди. Как зарезанных овец привязывают к седлам. Как, коротко блеснув на солнце, звенч одного из всадников косо падает на ползущую к юрте женщину и та, сжавшись, замирает. Как от юрты начинает валить дым, и из нее выбегают люди, несущие одеяла и какие-то мешки.