Планета битв

Дальше все как во сне. Призовая команда с «Зевса» отваливает на двух абордажных ботах. «Домбай» разворачивается, типа чтоб борт поудобнее для призовиков подставить. «Эрцог» под самым «Зевсом» уже. И тут Дыменко «дает волну». «Эрцог» оживает, поднимает лапы и «берет» «Зевса». Лев Ильич рассчитал все, как проц. Главный упор он на совместимость систем сделал. «Зевс»-то на нашей верфи клепали! В общем, «Эрцог» достал из крокодила реактор. Достал, в брюхо свое запихнул – и в сторонку отошел. «Домбай» включает маршевые. У него они – моща, по работе так надо. Призовики на подходе. И тут по корпусу мусорщика идут три световых кольца красного цвета – иллюминационный сигнал «Погибаю, но не сдаюсь!». В эфире гремит музон олдовый: «Врагу не сдается наш гордый «Варяг», пощады никто не желает!» Лев Ильич дает форсаж – и бьется в свой собственный «Эрцог». В брызги бьется, разносит обе посудины и призовиков с собой забирает!

– Зачем?! – вырвалось у Клима.

– Эх, паря. Не рубишь ты фишку. – Стэлмен закашлялся, утер выступивший на покрытом шрамами лбу пот. – Смекай: без реактора «Зевс» только на позиционку способен. До Ники ему не дочапать. В дырку не уйти. Если «Домбай» в крокодила воткнуть, так тому это как слону дробина. Если сдаться – реактор грейты на место поставят. А тут, считай, все. Кранты ему. Так и вышло. Когда федералы обо всем узнали, вышло на Тау звено рейдеров, из новой серии, именники. «Лозино-Лозинский», «Черток» и лидером «Глушко». Раскатали они «Зевса» в межзвездную пыль. А от «Домбая» и «Эрцога» один только фрагмент захвата и обнаружили. Так вот тогда воевали, паря…

Старый стэлмен уставился в остывшие угли. Клим тоже молчал. Переливались на боках цирка отблески звезд. Выполз из-за острого скального гребня Аконит. Вдали заунывно прокричал крылозуб. Ночь перевалила за свой экватор и покатилась к рассвету.

– Иди, паря, спи, – глухо пробормотал старик. – Завтра вам на снега идти.

Клим встал и ушел. Он широко шагал по каменной осыпи, спиной чувствуя взгляд стэлмена, а в голове толклись мелкие и назойливые, как мошкара, мысли. Елисеев думал о том, зачем старик рассказал ему эту историю. Стэлмены никогда ничего не делают просто так. Стало быть, повесть о героической гибели капитана Льва Дыменко содержала в себе что-то еще, какой-то второй, скрытый до поры смысл. Прикидывая и так, и эдак, Клим в итоге ни до чего не додумался. У палатки он стянул сапоги, на четвереньках влез под полог, упал на спальный мешок лицом вниз и мгновенно уснул…

* * *

Из дневника Клима Елисеева:

Живший в Великом веке академик Будагов как-то сказал: «Горы – морщины душевного напряжения материков». Я вспомнил эту фразу, когда мы буквально на четвереньках перебирались через частую гребенку этих «морщин». Вот только высота каждой каменной «морщинки» составляла метров тридцать-сорок. Лускус по этому поводу выразился кратко и емко: «Ползем аки вши за ухом».

Под ухом, он, наверное, подразумевает закрывающую полнеба безымянную вершину. Я не могу сказать, видел ли я ее во время нашего прошлого вынужденного путешествия в здешних местах. Гора и гора. Большая, остроконечная, вся покрыта снегом. За нею высится точно такая же, а если посмотреть назад, то можно увидеть сразу три похожих пика.

Ночевали мы в глухом ущелье, узком, словно улица в средневековом городе. Всю ночь ветер выл на разные голоса, палатка под его порывами гудела, как барабан. Утром я решил, что нам нужно подняться как можно выше и постараться сориентироваться оттуда. В конце концов, и огромная воронка, в которой мы увидели объект «Зеро», и скальная гряда, вдоль которой шли, имеют приличные размеры, и мы должны их заметить.

К обеду мы наконец-то преодолели «морщины» и выбрались на полого поднимающийся склон, усеянный крупными камнями. Здесь уже ничего не растет, нет даже лишайников и белой плесени. Знобящее дыхание ледника пробирает до костей. Пришлось остановиться и облачиться в меховые куртки. К вечеру надеемся подняться на ледник.

Когда рассвело, Лускус своим единственным глазом разглядел вдали некий вытянутый предмет, лежащий на льду. До него километров семь-восемь, но в здешних условиях пройти это небольшое по меркам равнины расстояние может оказаться очень трудно, а то и вовсе невозможно.

Связавшись веревкой, идем по колено в снегу. То и дело кто-нибудь проваливается в глубокие трещины. Эти трещины и общий вид окрестных гор начинают казаться мне смутно знакомыми. Вроде бы именно в таком месте потерпел катастрофу наш дирижабль. Если это так, если мы отыщем подтверждение моим предположениям в виде обломков, можно будет с большой долей вероятности вычислить местонахождение объекта «Зеро».

Пообедали сухарями и вяленым мясом. На десерт каждый сжевал по горсти сушеных черных вишен. После еды разрешили себе короткий отдых, все же на нас сказывается нехватка кислорода из-за высоты. Лежали на снегу, переговаривались. Я предположил, что предмет, к которому мы идем, может быть куском гондолы «Кондора». Лускус неопределенно хмыкнул, а Цендорж реалистично возразил: