Planet Earth

— Привет тебе, Гуртанг, Смертное Железо! Один ты у меня остался! Но ты не ведаешь ни повелителя, ни верности — верен ты лишь руке, что владеет тобой. Чья кровь устрашит тебя? Примешь ли ты Турина Турамбара? Дашь ли ты мне скорую смерть?

И ответил клинок ледяным голосом:

— Да, я выпью твою кровь, чтобы забыть кровь Белега, моего хозяина, и кровь невинно убиенного Брандира. Я дам тебе скорую смерть.

И Турин воткнул рукоять в землю — бросился на меч, и черный клинок отнял у него жизнь.

Тут прибежал Маблунг, увидел огромную тушу мертвого Глаурунга и Турина рядом с ним; и опустил он голову, вспомнив Хурина, каким видел его в Нирнаэт Арноэдиад, и помыслив о страшной судьбе его рода. В это время пришли туда люди от Нен-Гирита посмотреть на Дракона, и зарыдали они, увидев, как погиб Турин Турамбар, эльфы же, узнав, что означали слова Турина, ужаснулись.

— И я замешан в судьбе детей Хурина, — горько молвил Маблунг. — И вот я неосторожным словом погубил того, кто был дорог мне.

Они подняли Турина и увидели, что меч его сломан. Так погибло все, чем владел Турин.

Тогда многие взялись за работу: принесли дров, обложили ими Дракона и сожгли его, так что от него остался лишь черный пепел, и кости его растолкли в прах. То место навсегда осталось голым и черным. А над Турамбаром насыпали высокий курган там, где он погиб, и с ним положили обломки Гуртанга. Когда все было сделано, эльфийские и людские менестрели сложили плач по Турину и Ниниэли, поведав о его доблести и ее красоте, а на кургане поставили большой серый камень, и эльфы вырезали надпись дориатскими рунами:

ТУРИН ТУРАМБАР ДАГНИР ГЛАУРУНГА

А ниже добавили:

НИЭНОР НИНИЭЛЬ

Но ее нет там, и никто не ведает, куда умчали ее холодные воды Тейглина.

Глава XIV.

«Дальнейшая судьба Лесного народа»

Во введении, существующем в различных вариантах, сказано, что, хотя «Нарн и Хин Хурин» написана на эльфийском языке и содержит немало эльфийских преданий, особенно преданий Дориата, создана она человеком, Дирхавелем, жившим в Гаванях Сириона во дни Эарендиля и собиравшим все сведения о доме Хадора, какие он мог получить от людей и эльфов, беженцев из Дор-ломина, из Нарготронда, из Гондолина и из Дориата. В одном варианте введения сказано, что Дирхавель сам принадлежал к дому Хадора. Эта поэма, самая длинная из песней Белерианда, была его единственным творением, но эльдар высоко ценили ее, ибо Дирхавель писал на наречии Серых эльфов, которым владел весьма хорошо. Он использовал эльфийский размер, который называется «минламад тент/эстент», – этим размером издревле слагали «нарны» (повести в стихах, предназначенные не для пения, а для рассказывания). Дирхавель погиб во время нападения на Гавани сынов Феанора.

С того места, где Турин со своими людьми поселился в древнем жилище Мелких гномов на Амон-Руде, и до путешествия Турина на север после падения Нарготронда, где снова начинается «Нарн», детально разработанного повествования не существует. Однако из множества пробных набросков и заметок можно извлечь некоторые сведения, которых нет в кратком изложении «Анналов Японии», и даже отрывки связного повествования в том же масштабе, что и «Нарн».

В одном отрывке описывается жизнь изгоев на Амон-Руде после того, как они поселились там, и устройство Бар-эн-Данведа.

Поначалу изгои оставались довольны своей жизнью. Еды было вдоволь, и у них имелось хорошее убежище: теплое, сухое, и места в нем хватало всем, даже с избытком: они обнаружили, что в этих пещерах при нужде можно расселить сотню человек, а то и больше. За первым залом располагался другой, поменьше. У стены был очаг, а над ним – дымоход; он шел через скалу, и его выход был искусно спрятан в какой-то расселине на склоне горы. Были там и другие комнаты, куда вели двери из больших залов или из коридора, что соединял их. Там были спальни, мастерские, кладовые. Делать запасы Мим умел куда лучше изгоев, и у него было множество сосудов и сундуков, каменных и деревянных, очень древних на вид. Но большинство комнат теперь опустели: секиры и прочее оружие, что висело в оружейнях, заржавело и запылилось, полки стояли голые, и праздны были кузни. Лишь в одной шла работа — в маленькой мастерской, что примыкала к дальнему залу и имела общий дымоход с его очагом. Мим иногда работал там, но никого другого туда не пускал.