План битвы

— Дети, — повторяет она, словно пробует незнакомое слово на вкус. — До шестнадцати лет. Восьмой класс закончат и прямиком в шарагу. Потом армия. Потом работа по специальности. Только, что касается конкретно нашего учреждения, многие наши воспитанники ещё до армии на зоне оказываются, а вы мне их вооружить хотите.

— Не вооружить, а превратить в достойных членов общества, будущих военных, рабочих, инженеров, — снова включаюсь я. — Это работает так. Ребята проявляют заинтересованность к боевым видам спорта, но чтобы добиться успехов, им необходима жёсткая дисциплина…

— Ой, не смешите меня, — снова перебивает она. — Нашлись здесь медалисты-идеалисты. Горбатого только могила исправит. Про генетику слыхали что-нибудь? У них в крови все эти преступления, алкоголизмы и наркомании.

— Занятия проходят под руководством офицеров, боевых командиров, прошедших реальные боевые действия и умеющих управлять личным составом.

— Ладно, что я буду вам объяснять. Хотите попробовать? Дерзайте. Что вам нужно? Классная комната?

— Спортзал, — отвечает Скачков.

— А контингент какой? В смысле, возраст?

— С шестого по восьмой…

Она снимает трубку телефона и набирает короткий номер.

— Татьяна Михайловна, зайдите, — коротко приказывает она.

Меньше, чем через минуту появляется крупная дородная женщина с короткой стрижкой, ещё более похожая на мужика, чем директриса.

— Соберите всех воспитанников мужского пола с шестого по восьмой класс в спортзале. И этих вот товарищей туда отведите. Пусть поговорят.

— Физрука приглашать?

— Нет.

— А Ипатова?

— Не надо, эти вон сами справятся, видите, крепкие какие.

— Точно не надо?

— Я же сказала уже, — чуть повышает голос Грабовская.

Мы выходим из кабинета. Татьяна Михайловна заводит нас в спортзал и оставляет. Хорошо, с первым этапом мы справились, инфильтрацию провели. Теперь задача посложнее — нужно сделать так, чтобы Трыню никто и пальцем тронуть не посмел. Ладно, посмотрим, что здесь за воспитанники мужского пола.

Через некоторое время дверь открывается и в зал начинают заходить пацаны. Они с любопытством на нас поглядывают и кучкуются поближе к стенке. Вроде обычные, не людоеды… Трыни я пока не вижу.

Потом в зал заходит кучка здоровых кабанов с дерзкими взглядами. Понятно, эти шишку держат. Блин, а Трыня где? Придётся из них сначала эту инфу выбивать. Паханы проходят и встают позади пацанов помладше.

Дверь закрывается. Всё что ли? Перед нами человек тридцать… Нет, не все. Заходят ещё ребята. И да! Вот он! На скуле ссадина, синяк, но в остальном, вроде, в порядке. Увидев нас, глаза у него становятся, как блюдца. Я чуть улыбаюсь, смотрю на Скачкова. Он тоже с Трыни глаз не сводит. Я делаю знак, чтобы он не подавал виду пока.

К нам подходит здоровый мужик. Весь персонал прям, как на подбор.

— Здрасьте, я Артём Ипатов, воспитатель. Грабовская не велела, но если что… понадобится, я за дверью буду. Так-то они мирные. В принципе.

Сказав это, Ипатов выходит из спортзала. Блин, персонал ведёт себя так, будто мы в клетку с крокодилами зашли.

— Все что ли? — начинает Скачков. — Ладно. Здравствуйте ребята.

Ответом ему служит полная тишина. Сначала. А потом кто-то из толпы бросает:

— Пошёл нах*й!

Отчётливо так и ясно.

— Кто сказал?! — реагирует майор.

В ответ ему снова раздаётся чёткое и ясное:

— Пошёл ты нах*й!

И все начинают ржать, гомонить и выкрикивать всякую хрень. Тимурыч поджимает губы. Сейчас говорить что-нибудь бесполезно. Придётся пережидать.

— Ладно, — говорю я ему. — Попробуем иначе.

Я отхожу к противоположной стене, беру стул и возвращаюсь обратно, ставлю его перед толпой и усаживаюсь, закинув ногу на ногу.

— Кто смотрящий? — спрашиваю я и вмиг наступает тишина.

— А ты кто такой? — раздаётся из толпы.

— Я — Бро. А ты что за х*й с горы?

— Чё сказал?

— Иди сюда, — предлагаю я. — Чё ты там за чужими жопами жмёшься?

Толпа расступается и из неё появляется здоровый хрен, жирный как чернокожий рэппер.

— И кто за тебя скажет? — нависает он надо мной с демонстративно агрессивной рожей.

— За меня? — поднимаю я удивлённо брови. — За меня кто хочешь скажет. Может Цвет сказать, может Абрам или Ферик Ферганский. Ты, дурилка картонная, о таких и не слыхал наверное? Так вот, Трыня сказать может.

Я киваю Андрюхе, и он кивает в ответ.

— А, — расплывается в ухмылке местный пахан, — так ты и есть тот самый Бро?

— Ага, — говорю я. — А за тебя-то кто скажет? Ты кому бабки общаковые шлёшь?

— Парашютисту, — с гордостью говорит он.

Я начинаю ржать, вызывая его явное неудовольствие. Он оборачивается, ища поддержки у дружков, и сзади к нему подходят ещё три громилы.

— Так чё, много насобирал? Походу ты готовишься сам лично ему отдать? Тогда понятно, почему ведёшь себя так, будто одной ногой в могиле уже.

— Чё сказал?! — бычится он.

— А то, — резко обрываю я смех и оттягиваю ворот футболки, показывая след от пули, — что когда я вот эту пулю словил, Парашютисту в метре от меня жбан отстрелили. Ты бы ещё Сергача помянул или Гришу Звездочёта с Корнеем. Всех покойничков. Крысишь, сучёныш, бабки пацанские? Вон харю какую отожрал ауешник х*ев!