Я не могу вспомнить остаток этого дня. Хотя Бруно и скрывал это в присутствии королевы, он стал почти ненормальным от нетерпения уехать. Он велел мне оставить мой сундук и уложил все мои дворцовые платья и необходимые туалеты в шерстяное одеяло, которое приторочил сзади к лошади Корни; Эдна должна была скакать на седельной подушке позади Мервина и Фечина по очереди. После полудня мы отправились со скоростью, которая вскоре стала рискованной в опускающихся сумерках. Мы скакали до тех пор, пока можно было что-то разглядеть, потом отдохнули, пока не взошла луна, и поскакали снова. Я – сильная всадница, но обнаружила, что уже не раз покачнулась в седле, и через какое-то время услышала, как один из людей сказал Бруно, что по его мнению девушке нужно позволить отдохнуть.
– Она должна потерпеть, пока мы не приедем в Стейнинг, – сказал Бруно. – Привяжи ее к лошади, если надо. – Он повернулся ко мне: – Хочешь сидеть передо мной так, чтобы ты смогла спать, Мелюзина?
Я заставила себя засмеяться, хотя готова была заплакать от слабости.
– Не будь дураком. Я не перышко, как Эдна. Барбе не выдержит если я добавлю свой вес к твоему. Кроме того, устали не так мои глаза, как некоторые другие части тела, и замена моего седла на твое не поможет в этом.
– Ты сокровище, Мелюзина, – пробормотал Бруно, наклонившись к Барбе, чтобы поцеловать меня. – Я все объясню, когда мы прибудем в Стейнинг. Там есть комната, ожидающая нас.
– В это время ночи?
– Да. Я сказал им, что буду позднее.
Должно быть, он опять заплатил им втрое или более того, так как дом весь горел огнями, хотя была уже почти полночь. К нам тут же подбежал человек, чтобы принять лошадей, и мальчик, чтобы помочь ему почистить и накормить их. Другой человек что-то приказал людям на нижнем этаже, а женщина показала нам дорогу в верхнюю комнату, и, когда мы вошли, на столе нас уже ждали теплый пирог и подогретое вино. Женщина сделав низкий реверанс, удалилась, и девочка вслед за ней.
– Обслуживают по королевски, а, Бруно? – спросила я, улыбаясь. – Это чтобы я привыкала жить с Матильдой?
– Я хотел бы этого, но думаю, что скорее всего ты сыграешь девочку, которая кланяется и уходит.
– Это гораздо лучше, – рассмеялась я. – Я предпочитаю ей твое общество, – и это не искусная лесть, так что не начинай зазнаваться.
Он потянулся и зевнул, и я смогла разглядеть серые тени под смуглой кожей.
– Ты выглядишь очень усталым. Иди сюда, садись и ешь, если хочешь, или сразу иди в постель. Помочь тебе раздеться?
Он коснулся моего лица.
– Ты моя жизнь и радость, Мелюзина. Я не знал, что на свете есть две такие женщины, как ты и Одрис, которые никогда не жалуются и всегда нежны, Я должен поесть. Я ничего не ел с рассвета, когда выехал, но у меня устали даже челюсти.
Я отвернулась и занялась столом, разливая вино в чаши и накладывая куски мясного пирога на доски из-под хлеба.
– Надеюсь, твой язык не так устал, как челюсти, потому что если ты не расскажешь мне, почему нам следует так торопиться, то очень скоро услышишь жалобы.
– Я не лгал королеве. – Он вздохнул, опустился на лавку перед столом и выпил вино. Я снова наполнила чашку и села позади него. – Но также и не рассказал ей всю правду.
– Я догадалась, – сказала я, отломив кусок пирога и начиная жевать.
– В действительности вопрос о штурме не стоял, – сказал он. Его глаза смотрели на еду, но не думаю, чтобы он понимал, что это такое. Я отломила другой кусок пирога и положила ему в рот. Он медленно жевал, но не так, если бы сильно устал, а так, словно у него не было аппетита.
– Король очень зол. Он желает сражаться, но не хочет причинять зла Матильде; если бы он взял ее в плен, то хотел бы только отправить ее назад, в Анжуй. Но он ожесточен против Обиньи и думает, что Винчестер предложил освободить Матильду назло королю. Это верно, что Винчестер глубоко обижен происшедшим из-за архиепископа Кентерберийского, а также чувствует, что Стефан был не прав, грубо обращаясь с Солсбери и его родственниками, но в этом может оказаться и некоторая личная заинтересованность, так как Винчестер построил и укрепил больше крепостей, чем Солсбери…
– Никогда не упомнишь все прошлые дела, – прервала его я. – Можно догадаться, что Винчестер был одним из тех, кто предложил отправить лучше Матильду в Бристоль, чем взять в плен; можно догадаться также, что были и некоторые голоса, нашептывавшие об измене. Но сейчас я хотела бы узнать другое: какое значение имеют один-два дня? Почему мы чуть не до смерти загоняем лошадей, чтобы оказаться там на день раньше? По чьему это приказу?