Двое маленьких детей играли рядом с матерями, готовившими ужин. Малышам было не больше двух, они еще не очень крепко держались на ногах, но пытались что-то говорить, смеялись в ответ на ласковые слова матерей. Дети были здоровыми, счастливыми, их любили. Они играли на озаренной солнцем земле, за которую сражались шестнадцать поколений их предков…
Внезапно Хэзарду захотелось, чтобы и его ребенок вырос здесь, с его народом. Не в Бостоне, где зимой идет мокрый снег, где дома плотно прижались один к другому, где никогда не увидеть, как садится солнце, обливая горизонт жидким пламенем. Он не хотел, чтобы его малыш рос в этом доме — среди множества слуг, но без любви, рядом с лживой матерью, которая руководствуется в жизни только холодным расчетом.
Хэзард представил себе своего ребенка в Бостоне, и его охватила ярость. Вопреки логике, вопреки собственным аргументам, вопреки всему тому, что удерживало его в Монтане все эти долгие недели, Хэзард направился в свой вигвам и начал укладывать вещи.
— Торопишься куда-нибудь? — спросил его с порога Неутомимый Волк.
— В Бостон.
— Помощь нужна?
Хэзард двумя быстрыми движениями завязал седельные мешки.
— Нет, спасибо, — ответил он и, выпрямившись, сунул «кольт» в кобуру на поясе. — Я справлюсь сам.
— Ты уверен, что знаешь, что делаешь? Вспомни… Хэзард резко обернулся, и холодная ярость в его глазах заставила Неутомимого Волка замолчать. Впрочем, Хэзард быстро взял себя в руки и улыбнулся.
— Прости. Я сержусь не на тебя. Думаю, сейчас самое время дать понять мисс Венеции Брэддок, что даже на дочь миллионера найдется управа. Она достаточно покуражилась. Я хочу получить моего ребенка.
— А что, если Голубой Цветок…
— Она будет делать то, что ей скажут! — Голос Хэзарда прозвучал сухо. — С меня хватит избалованных принцесс. Ну что ж, прощай, дружище. Я надеюсь вернуться через месяц.
— Я думал, ты приедешь с ребенком…
Волчья усмешка приоткрыла белоснежные зубы Хэзарда.
— В некотором роде.
Два дня спустя Хэзард выехал из Даймонд-сити в дилижансе — это был самый быстрый путь. Всю дорогу он дремал в углу, оберегая сломанную руку, надвинув на глаза шляпу. Ему не хотелось ни с кем разговаривать, поэтому он просто не отвечал, когда к нему обращались. И пассажиры вскоре оставили в покое высокого смуглого мужчину, одетого во все черное. Он пошевелился только однажды: на третий день пути к востоку от Солт-Лейк-сити на них напали трое бандитов, и Хэзард мгновенно пристрелил их. Пятеро других пассажиров успели только увидеть, как он убирает свой еще дымящийся «кольт» в кобуру так же спокойно, как другие прячут мелочь. Потом Хэзард пониже надвинул на глаза шляпу и снова закрыл их, не обращая внимания на слова благодарности.
Он доехал до Бостона в рекордно короткий срок — за десять дней, шесть часов и тридцать две минуты.
— Я не стану этого делать! — в отчаянии воскликнула Венеция, когда Янси сообщил ей о своих планах. — Вы не сможете меня заставить!
— Ты даже не можешь себе представить, сколько бунтующих девиц проходит через кабинет мадам Рестел, — усмехнулся Янси. — Родители очень часто приводят туда заблудших дочерей. Ты просто станешь еще одной несчастной, влюбившейся не в того, в кого следовало. Ты это сделаешь, — угрожающе сказал Стрэхэн, утратив всю свою предупредительность, — даже если мне самому придется тебя привязать к столу.
— Я все расскажу ей о вас!
— Она тебе не поверит. Барышни всегда впадают в истерику, когда им не разрешают выйти замуж за учителя танцев, конюха или егеря. И если твоя история будет слегка отличаться от всех прочих, то ведь она не адвокат. Ей нет дела до прошлого ее клиентов — иначе эта дама никогда бы не смогла выстроить себе такой роскошный особняк на Пятой авеню. Мы выезжаем через час, так что не трать напрасно время и не спорь со мной.
Спорить и в самом деле было бесполезно, поэтому Венеция подчинилась. Во всяком случае ей удастся выйти из запертой комнаты. А поскольку мысль о побеге ни на секунду не покидала ее, она решила, что все складывается не так уж плохо.
Венеция оделась очень тщательно и повесила на шею нитку черного жемчуга. Ей страшно хотелось высыпать все, что было в шкатулке с драгоценностями, в свою сумочку, но на это она не решилась. Янси вполне может проверить содержимое сумочки, и если он увидит, что Венеция вынесла из дома целое состояние, то догадается о ее планах.
Черный жемчуг почти сливался с черным шелком платья, и создавалось впечатление, что Венеция выбрала украшение, наиболее подходящее к трауру. На самом же деле это было самое дорогое из ее украшений: черный жемчуг считался большой редкостью и ценился вдвое выше других камней. Венеция надеялась, что этого ожерелья хватит, чтобы купить свободу. Если мадам Рестел и в самом деле деловая женщина, как сказал Янси, ее легко будет убедить помочь ей сбежать от Стрэхэна.