Пламя смерти (СИ)

Голубое платье на груди и животе было разодрано и пропитано кровью. Сквозь обрывки ткани монах увидел белые рёбра. В руке Ирме всё ещё сжимала кинжал, по испачканному лезвию которого монах понял, что она сражалась с зомби. На какое-то мгновение у Герона мелькнула безумная мысль, что Ирме ещё можно помочь — вдруг найдётся лекарь, который сможет заживить эти ужасные раны? Но следом пришло осознание, что все раненые мертвяками заражаются чёрной чумой, от которой в Григоте лекарства нет.

Герон взмолился Единому, прося у него врачебных сил, но так и не ощутил божественное прикосновение. Он сидел на коленях около прекрасной вампирши, запоминая каждую черту её лица. Ирме открыла глаза, уже затуманенные поволокой смерти.

— Любимый, я не сдалась без боя. Вы с Волдиви можете гордиться мной. Нет, не трогай меня — заразишься.

Проглотив горький комок в горле, Герон удержал руку, которой хотел погладить Ирме по щеке. Почему, ну почему он не пришёл чуть раньше?!!

— Очень больно, — из уголка её рта потекла тонкая струйка крови. — Окажи мне последнее милосердие, муж мой.

Как в тумане Герон взял из оружейной стойки кинжал с самым узким лезвием. Прислонив остриё к окровавленной груди Ирме, он прошептал:

— Прощай, любовь моя.

Резким ударом он вогнал лезвие до самой рукояти. Тело Ирме дрогнуло и выпрямилось. Сколько Герон просидел около Ирме, глядя в её навечно закрытые глаза, он не помнил. Наконец он поднялся. Надлежало известить о смерти команду могильщиков — те придут, отрубят головы Ирме и слуге и сожгут их тела. Монаху претил столь варварский обычай, но он понимал его необходимость и всей душой не хотел, чтобы Ирме была потревожена нечестивой некромагией после смерти. Он выполнил сам мрачную обязанность, использовав самый лучший и острый топор.

Герон угрюмо огляделся — это место, бывшее ему домом, таковым быть перестало со смертью Ирме и Волдиви. Так пусть же этот дом сослужит последнюю службу своей хозяйке — станет погребальным костром. Целый час Герон смотрел, как пылает огонь, превращая в пепел тело Ирме, а потом бездумно отправился куда глаза глядят. Оказавшись у стены, он взобрался наверх, не слушая возражения какого-то полумастера, и в дикой злобе погрозил топором стоящим вдалеке хивашским шатрам.

— Мерзкие некромаги! Я вас уничтожу!

Стоящие рядом вампиры шарахнулись в стороны, когда фигура монаха вдруг окуталась светом. Зомби, что упорно лезли на стену, посыпались вниз, превращаясь в комки слизи и костей. В небе над Григотом появилось светлое пятно, из которого по земле ударил ослепительно яркий луч. Штук триста хивашских шатров, а вместе с ними и все, кто находился рядом, исчезли в жгучем пламени.

Ореол света вокруг Герона исчез, и монах рухнул на камни.

Глава 11

* * *

Дилль отчаянно боролся. Этой борьбы никто не видел, но оттого она не становилась менее ожесточённой. И безрезультатной.

Его разум оказался в тюрьме собственного тела. Что произошло, какую магию к нему применили хиваши, Дилль не знал. Но какое бы заклятье на него ни наложили, действовало оно безотказно. Единственное, что немного обнадёживало его — это осознание, что он не превратился в лича. Он под заклятьем, но живой.

Дилль владел всеми чувствами, присущими человеческому организму. Он дышал, его постоянно терзало чувство голода и жажды, у него болела грудь, куда ударило копьё кочевника, его босые ноги были покрыты ссадинами. Плётка шамана оставляла болезненные рубцы. Всё это он чувствовал в полной мере.

Он выяснил, что может совершать некоторые действия по собственной воле. Задерживать дыхание, вытащить из глаза соринку или почесать укус комара. Он мог сесть на землю и даже лечь. Но вместе с тем он абсолютно не мог сопротивляться чужому влиянию. Любое пожелание шамана Гарлика воспринималось его организмом, как приказ. И от желания или нежелания Дилля тут ничего не зависело. В этот момент он переставал владеть своим телом. Да и не только Гарлик — любой хиваши мог велеть ему сунуть руку в горящий костёр, и Дилль сделал бы это.

Собственно, только что это и произошло. Четверо шаманов в дурацких шапках из клочков ткани, перьев и кусков шкур довольно долго обсуждали что-то вполголоса, а потом один из них велел ему схватить раскалённые угли из костра. Дилль, разумеется, сделал это, зачерпнув пригоршню ярко-алых углей. Кожа на руке почернела и вздулась волдырями, боль была такая, словно он опять призывал полупримусов. Только в отличие от призыва элементалей, на сей раз ожоги были вполне реальными. Он не заорал от дикой боли только потому, что ему велели молчать. Он кричал безмолвно.

Шаманы осмотрели сожжённую ладонь раба, и один из них сказал:

— Нет, не он. Думаю, маг, спаливший саму Хозяйку Квай, лича и несколько сотен зомби, мог бы жрать горящие угли на завтрак.

— Я же тебе говорил, что Хозяйка Силлит не сумела обнаружить ауры мага, — пожал плечами другой. — Будь этот дохляк магом, она бы сразу увидела.