Пламя клинка

Оксана уперла ногу ему в грудь и выдернула бастард.

Глухой рев поднялся над Степью.

Я обернулся.

Сверкающий файерболл вылетел из палки шамана. Сгусток огня несся к девушке. Я встал на его пути, поднял руку и поймал шар.

Лицо колдуна исказилось от ненависти.

— Волею духов, — выкрикнул он, — властью чистого неба, силой святой Степи!

Его посох стремительно чертил в воздухе прозрачные руны. Я швырнул в шамана пламенный орб.

Пылающий файерболл ударил орка в лицо.

И он вспыхнул ярким кричащим факелом. Языки огня охватили плащ колдуна, сдирали заживо кожу, и плоть его жарилась, спадая обугленными ошметками.

Жезл волшебника треснул, обдав своего хозяина искрами, и обгорелый скелет, с кусками пропеченного мяса, тяжело упал на траву.

— Силой святой Степи, — прошелестело неоконченное заклятие, вспыхнуло рваной вязью рун, а потом растаяло.

Яркое солнце коснулось далекого горизонта, и небо окрасилось темными цветами заката.

3

Багряная кровь солнечных лучей стекала по острым навершиям частокола.

Гордо реяли на ветру широкие флаги кланов, и высоко над ними простерлось красно-черное знамя Саардак-хана.

Над городьбой поднимались сторожевые вышки; там застыли стрелки с кривыми композитными луками, а шепчущие шаманы с тигриными черепами на головах воздевали к небу корявые колдовские посохи.

— На бревнах частокола, — негромко пояснил я, — вырезана вся история Стойбища, с того дня когда Эральдин-батыр, великий прародитель орочьего народа, явился сюда в водовороте сухого смерча.

Оксана задумалась.

— Тогда бы у них давно истощилось место обитания, — сказала она.

— Степь дает тебе ровно столько, сколько необходимо, — возразил я. — Если не хватает, значит, ты не заслуживаешь и этого. Орочья пословица.

Высоко в небе кружили ястребы, и я знал, что это Саардак-хан неотступно следит за нами, взирая на бескрайнюю степь сквозь птичьи глаза.

Белые черепа оскалились на остриях частокола: звериные, орочьи, человеческие. Хрипло завыли молнии на шаманских жезлах.

Медленно, скрежеща, распахнулись ворота Стойбища, и великий правитель орков со своей свитой выехал к нам.

Саардак-хан восседал на огромном черном трехголовом медведе, с грубой короткой шерстью и белыми злобными глазами. Ни узды, ни поводьев не было на рычащем звере — он подчинялся всаднику беспрекословно и чутко.

Алая мантия развевалась на плечах орка, черепа гремели, притороченные к седлу, но я не видел оружия — это был знак того, что нас встречают с миром.

Всадники верхом на клыкастых вепрях замерли по обе стороны вождя.

— Аз есмь Саардак-хан, владыка Древней степи. Кто ты и зачем пришел в мои земли?

— Я Хорс, странствующий маг, а это моя послушница. Мы пришли из города Малахита искать великой мудрости орков и силы Вечного дола.

Владыка кивнул.

— Негоже приходить гостю без дара, хотя бы даже и скромного, — продолжал я. — Примите это как знак нашей дружбы и мира.

Астральные вихри взвились вокруг Оксаны, и стало видно, что девушка держит длинное надтреснутое копье, а на острие его щерится мертвая голова вожака разбойников.

Кровь стекала по рукояти, омывая длинные пальцы.

Саардак-хан раскатисто засмеялся:

— Торбаг! Помню его. Я говорил, что он вернется без головы, а тут, глядишь, одна голова вернулась.

Всадники вторили его хохоту.

Веселые ребята эти орки.

— Череп очистить и повесить на частокол! — велел хан. — А вас, мои дорогие гости, проводят в главный шатер, отведайте полынного чая, и я расскажу вам легенды Древней степи.

Ханский шатер возвышался над Стойбищем.

Скелетом ему служил разборный деревянный остов. Сверху, как спицы колеса, сходились балясины. Они были прямой, а не параболической формы, как это принято у хобгоблинов, что делало вежу более устойчивой к ветру.

Узкая ткань обертывала каркас, накрепко связывая его отдельные части. На ней пестрели изящные вышитые рисунки, повествующие о славных подвигах Саардак-хана. Не забыл ткач-сказитель и о богоравных врагах вождя, ибо не может зваться великим тот, кто побеждал только слабых.

Эти рисунки были видны лишь изнутри шатра, сверху же ткань покрывали несколько слоев войлока, стянутых веревками из кожи меддарнга.

Входом служила деревянная рама, с навешанной створкой, как в доме хорбита или человека, а поверх нее как вторая дверь крепился ковер.

Такие же устилали пол — шырдаки, очень дорогие, из двух слоев стеганого войлока, со сложным витиеватым орнаментом. Сшить их непросто, на каждый уходит несколько месяцев, но служить он будет лет сто или даже больше.

Рядом белели чии — соломенные циновки, в центре шатра, под дымовым отверстием в крыше, разгорался очаг-коломто, сложенный из белых камней.

За ним, у дальней стены, поднимался джук — на кованых сундуках лежали подушки, тешеки — матерчатые матрасы и небольшие коврики.

Что для хорбита всего лишь сложенная постель, кочевнику — святая святых. На джук нельзя забираться, иначе счастье уйдет, чем выше он, тем богаче и удачливее степняк.

Между горой подушек и очагом, напротив двери, находился тор — почетное место для старших членов семьи и важных засидчиков; сюда и пригласил нас Саардак-хан, проводя в шатер.