Пламя гнева

Смрад полз уже близко, над шоссе, почти над самыми их головами. Наискосок через шоссе летели опалённые птицы, бежали суслики. Несколько крупных черепах выползли на камни дороги, точно тоже спасались от пожара.

— Сахар горит, — сказал сержант. — Крестьяне подожгли сахарный завод.

Аймат потянула в себя воздух и ощутила запах жжёного сахара.

Сержант неодобрительно помотал головой:

— И сахарный тростник сожгли на корню; не хотят убирать. Всё равно, говорят, сахар увезут в Голландию.

Ещё долго ехали они мимо пожара. Аймат видела дымное облако слева и языки чёрного пламени над горящим сахарным заводом.

Шоссе повернуло направо, и море ушло из глаз. По правую руку, у самого шоссе, начинался глухой частокол, огораживавший чью-то большую плантацию. По углам над частоколом высились старинные деревянные сторожевые башни.

Аймат слышала голоса за частоколом, движение людей. Душный горьковатый запах зреющих плодов какао донёсся до неё.

— Вон они где, крестьяне, — сказал сержант, указав на плантацию. — Плантатора прогнали, сторожат урожай. Ждут, когда созреет какао, чтобы собрать его для себя.

На деревянной вышке стоял часовой. Он смотрел в дальний конец шоссе. На нём была одежда яванского крестьянина: тростниковый пояс и рваная повязка, но на голой груди скрещивались кожаные солдатские ремни, а из-за плеча торчала двустволка.

Навстречу им проскакало несколько конных, потом прошёл пеший голландский отряд. Пешие помахали сержанту и смеясь крикнули ему что-то, чего Аймат не поняла.

— Давай быстрее! — сержант стегнул обоих коней. Они поскакали быстрее.

Позади затрещали выстрелы.

— Ходу! — сказал сержант.

Шоссе резко поднялось в гору, и море снова показалось. Выстрелы позади затихли. Поднялся свежий ветер. Лёгкие белые гребешки запенились на синих волнах, море точно закипало.

— Скоро форт! — сказал сержант.

За новым поворотом Аймат увидела в море, на довольно большом расстоянии от берега, дома, стоящие на толстых сваях в воде.

Это была большая свайная деревня, каких много на Яве.

Мостки, ведущие от берега к домам деревни, были сняты, на тростниковых крышах стояли и сидели люди; но несколько больших тупоносых прау — малайских лодок — были привязаны у каждого дома, маленькие лодки сновали от порога к порогу. Издалека слышались голоса, удары вёсел по воде.

— Повстанцы! — хмуро сказал сержант.

У Аймат забилось сердце.

— Всю деревню заняли, — сказал сержант. — Ждут своих из Лампонга.

Деревня была большая, домов на двести или больше. Аймат внимательно вглядывалась, ей казалось, что она видит среди повстанцев знакомые лица.

Их тоже увидели. Выстрел прогремел над водой, пуля звонко щёлкнула о большой камень в нескольких шагах впереди.

Сержант встрепенулся:

— Они достали карабины! Эй, ходу!..

Новый поворот шоссе скрыл их из виду, и тут прямо перед ними, шагах в двухстах, показались голые белёные стены голландского форта.

Почти у самого форта сержант спрыгнул со своего коня, снял Аймат с седла, посадил её на траву у шоссе, в тени высокой насыпи, расседлал второго коня и начал медленно прогуливать его взад и вперёд.

— Майору надо привести коня незапаренного, свежего, — объяснил сержант. — Иначе обругает и погонит за другим.

Аймат глядела на голландский флаг на высоком шесте у ворот форта, на пышные метёлки кокосовых пальм за стеной. У неё затекли руки, она глазами указала на них сержанту, прося развязать.

— Хорошо, — сказал сержант. Он снял ремень с рук и связал им ноги Аймат. — Иначе удерёшь, — сказал он. — Твои ведь близко.

Так он и втащил её в форт, со связанными ногами, и снял ремень только тогда, когда за ними закрылись железные ворота форта.

— С добычей! — сказал сержант, показывая на Аймат товарищам.

Аймат отвели в кордегардию.[42] Из раскрытой двери она увидела ряд длинных бараков, поставленных на большие угольные камни, как на точки опоры на топкой земле, грязноватый ручеёк посредине. Несколько солдат-яванцев черпали вёдрами воду из ручейка и носили к конюшням. К Аймат подошёл переводчик, молодой парень смешанной крови.

— Ты откуда? — спросил переводчик.

Аймат ничего не ответила.

— К майору! — сказал переводчик.

Аймат повели к майору.

Майор сидел за большим столом. У него были длинные светлые усы и усталые глаза.

— Спроси, из каких мест, — лениво приказал майор переводчику.

— Откуда пришла? С каких посадок? Убежала из деревни? Из каких мест? — бойко начал спрашивать переводчик.

Аймат молчала.

— Если ушла без разрешения из деревни, отправим под конвоем назад, — сказал переводчик.

— А если ушла с плантаций, отправим в тюрьму, — добавил майор.

Аймат не шевельнулась.

— Должно быть, она с восточных островов. Не понимает языка Явы, — лениво сказал майор.

— Отправим в тюрьму! — крикнул переводчик в ухо Аймат на мадурском языке.

Аймат по-прежнему молчала.

— А язык Суматры ты понимаешь? — спросил майор. — Может быть, ты пришла с той стороны пролива? Из лампонгских болот?

Майор говорил на языке суматранских малайцев лучше, чем переводчик. Он много лет прожил на Суматре.