Пламенная кода

В образовавшийся пролом в стене влетела полыхающая огнями капсула, сходная с увеличенным до неприличных размеров плодом некого экзотического растения. Уже на ходу она распахнулась, словно вывернувшись наизнанку. Продолжая бессмысленно размахивать бесполезными скернами, матросы шарахнулись по углам. Между тем у теней обнаружились длинные конечности, с помощью которых они, не церемонясь, в мгновение ока выворотили саркофаг из фундамента и перегрузили в чрево капсулы. Сей же час капсула схлопнулась, натянулась на добычу и стала похожа на водяную змею, сожравшую небольшой катер. Полыхание сменилось упорядоченным приглушенным помигиванием, капсула сама собой двинулась на выход, а тени, мигом утратив интерес к происходящему, пустились следом.

(Таким образом, Хоакин Феррейра нечувствительно стал первым спасенным заложником из числа пассажиров погибшего лайнера «Согдиана». Но группа захвата в переговорах со штабом называла его первым не поэтому. Уж так сложилось: решено было всех заложников обозначать условным кодовым словом «первый». Почему – никто и не помнил.)

16. Оберт пытается красиво умереть

Командор Томас Хендрикс был человек основательный. Коль скоро горним попущением на его плечи легло бремя присмотра за двумя сотнями случайных людей, то и отнесся он к этой своей обязанности с присущей ему ответственностью, добавив немного хладнокровного фатализма. Разумеется, этот рейс чересчур затянулся. Ничего страшного, в летной практике случаются любые неожиданности. Повлиять на ситуацию не представляется возможным. Следовательно, надо извлечь из нее максимум полезного и привести в систему… Одни называли его педантом, другие, особенно женщины, занудой. Иногда даже вслух. Он не обижался. Лучше быть занудой с хорошей репутацией, чем душой компании с раздолбайской славой. Командор знал в лицо и по имени всех пассажиров до единого. Знал их привычки, особенности натуры, мелкие слабости и дурные наклонности. Недогляд, приключившийся с Хоакином Феррейрой, нешуточно выбил его из колеи. К счастью, ненадолго. Человеку, чей авторитет был безусловен и непререкаем, не остается времени на самобичевание.

Когда стало очевидно, что ожидаемый День Ноль откладывается и, вполне возможно, не наступит вовсе, что на чудо рассчитывать не приходится, командор Хендрикс собрал старших, объявил, что состав всех групп меняется, и очень сжато пояснил, почему это должно случиться. Смысл заключался в том, что самые сильные и выносливые мужчины – командор поименно перечислил всех, кого относил к упомянутой категории, – должны принять на себя заботу о женщинах и детях.

– Дело принимает весьма скверный оборот, – добавил он. – Но ведь мы не намерены сидеть и ждать, сложа руки на животе, не так ли?

– Нас очень много, – неуверенно вставил Ланс Хольгерсен. – Если мы двинемся на них всей толпой…

– Как со стариной капралом, не получится, – возразил Оберт, который старшим ни в одной группе не был, но на собраниях присутствовал, фактически узурпировав права вольноопределяющегося советника. – Капрал не хотел в нас стрелять. А эти – хотят. И если я правильно понял, у них какое-то серьезное оружие. Они просто расстреляют нас с безопасного расстояния.

– Что вы предлагаете? – спросил Жерар Леклерк.

– Нужно разделиться, – сказал Оберт, – и рассыпаться по всему доступному пространству так далеко, как только удастся. Тогда и каратели, хочется верить, разделятся и перестанут быть ударной группой. Не будут заводить и взбадривать друг друга. Это умерит их боевой пыл. Они окажутся каждый за себя. А там не все храбрецы и удальцы. И тогда уж… как повезет.

– А если не разделятся? – испытующе спросил Леклерк.

– Это эхайны, – сказал Оберт уверенно. – А мы – легкая добыча. Непременно разделятся.

– Вы уже надавали нам столько неудачных советов, Дирк… – начал было Руссо, но командор Хендрикс жестом прекратил дискуссии.

– Так мы и поступим, – сказал он строго. – Причем не мешкая ни секунды.

– И все же стоило бы собрать вместе всех здоровяков, – набычившись, сказал Хольгерсен. – Мы, по крайней мере, встретили бы карателей как полагается.

– Не стоило бы, – веско промолвил командор. – Здоровяки, как вы говорите, понесут детей и, если потребуется, поддержат женщин. Женщины и дети. Это самое важное. Спасите женщин и детей – и на небесах, если что, вам все простится. Я ведь не говорю ничего нового, не правда ли? А встречать карателей будут самые пожилые, вроде меня. Зато с оружием в руках.

– Хорошая мысль, – зловеще сказал Юбер Дюваль.

– Наглядный социал-дарвинизм, – проворчал Руссо, но спорить не стал.

Зато попытался прекословить Геррит ван Ронкел, доказывая, что сорок два года – вполне почтенный возраст, а здоровяком его можно назвать разве что в насмешку, и вообще он не любит детей, да и к женщинам относится с опаской. Командор Хендрикс оборвал его ропот коротким ледяным взглядом, и тот, более не переча, взял за руку двоих малышей, Лакруа и Рамбо, и отправился собирать свою группу.

– А мне дадут цкунг? – с надеждой спросил Оберт.