Пламенеющий воздух

— Нужен какой-то исходный документ.

— Дурила ты, Пьяница, он есть уже!

— И какой же у тебя исходник?

— Завещание генерала Власова.

— Разве такое существовало?

— Конечно нет.

— А теперь что — появилось?

— А ты, кувалдой тебя в бо́шку, как думал?

— И чего в завещании?

— А в нем — от имени Высшего совета освобожденной России…

— Освобожденной от народонаселения?

— Не перебивай, Преф… А в ней — согласие на ужатие РФ до границ XVI века. И генеральская заповедь: главное для нас, россиян, собраться в переделах Валдая, в пределах Средней Руси…

Услышанное Рогволденку неожиданно понравилось.

«А чего? Бремя территорий… Столько веков тащим. Пора на территориях этих наколку делать, как на ногах у зэков: „Они устали!“. Все равно ведь от территорий — ни дарственной в рамочке, ни — „благодарим покорно“! Не те времена. А вот приманивают территории многих. И обширность их сильно окрестные княжества раздражает. Ну а сожмемся, глядишь, и оставят в покое. Им славно — и нам свежо: под ракитовым кусточком, да под тихую молитвочку, да в прохладе, да с водочкой и красными девицами, — так оно даже и в границах века четырнадцатого перекантоваться можно. И уж этих-то границ не позыбль… Не позыбля… В общем: никто на такую малость не позарится…»

— Ну хватит дурака валять, — сказал неожиданно Преф и встал. — Дело срочное есть на сегодня. Давно решить не можем. Готовь колоду, Пьянь.

Скромный Преф прошелся вокруг стола, и Рогволденок подивился его шагу: ломко-стремительному, широкому, аистиному…

Пьяница высмыкнул откуда-то из-под стола засаленную колоду. Она оказалась значительно толще обычной. И размером раза в три больше. Пьяница хотел перед сдачей карт послюнявить пальцы, но колоду в одной руке удержать не смог, и она рассыпалась по столу.

На рубашках карт были опять-таки картографические изображения.

«Республика Алтай» — с трудом прочел Рогволденок на ближней и увидел причудливо извивающиеся красные границы, сизые реки, острые пики гор.

На другой карте была Псковская область. Изображений на остальных рубашках рассмотреть не удалось.

— Ты… безрукий! — крикнул Преф, — карты в руках удержать не можешь.

— А ты сам попробуй восемьдесят три субъекта в одной руке удержать.

— Ничего, — успокоил Кинг, — скоро их станет меньше, легче будет в руках удерживать.

— Ладно, зови тех двух лохов, сейчас с ними в подкидного на будущий статус обременяющих территорий сыгранем. Кидай, какие выпадут…

Пьяница метнул. Выпали Казань и Петербург.

Тут легконогий Преф уже совсем не по-аистиному скакнул на стол и дурно-пронзительным павлиньим голосом крикнул:

— Как знал! Как приказано! Ай, Пьянь! Ай, мощага!

Здесь у Рогволденка резко завизжала мобилка, и он подхватился на ноги. Пора было валить от греха подальше! Игра в территории показалась ему подозрительной. Одно дело — продать за сходную цену, другое — в подкидного проигрывать. Так можно и кое-что нужное проиграть!

Мобилка продолжала визжать. На мобилку свою Сивкин-Буркин поставил музыку работающей бензопилы: пугать жену. Жена делала вид, что пугалась, Рогволденок делал вид, что пила в мобилке — только преамбула к приключениям настоящим…

Сейчас мобилка мешала. Рогволденок быстро из штанов ее выдернул, нажал на кнопку, сунул назад. Однако четверо игроков звук бензопилы, конечно, услыхали и тут же задергались, а потом и заговорили все разом…

Выбегая из кабинета, Кобылятьев краем уха уцепил новый поворот в разговоре четырех сикофантов:

— …а про ветер стучать будем?

— Не. Обождем, опасно…

— Во-во! Как бы ветерок наш крышу кому не снес!

— А пущай сносит! Заодно все вокруг до горы раком поставит…

В штанах опять задергался мобильник. Голоса остались далеко позади.

Звонил Горби-Морби:

— Ну че? Дело есть? Перетрем. Нет — пиши свои мемории. Я дома, адрес знаешь. С утреца и подваливай.

Уже выходя из трактира, Рогволденок вдруг почуял какое-то томящее неудобство и оглянулся.

В спину ему смотрели Столыпчик-отец и Столыпчик-сын.

Малец семи-восьми лет, крупноголовый, ясноглазый, как две капли воды схожий с отцом, застенчиво улыбался. Одной рукой он вертел пуговицу на гимназическом кителе, а другой внизу, у самого колена скручивал маленький, скромный, какой-то удивительно бледный кукиш…

Ворох сомнений. Рыжий шпион

Тима я, Тима! Эх, Тима, Тима я…

После поездки в Пшеничище и беседы с майором Тыртышным стал я задумываться еще чаще.

Что-то в романовской истории шло не так, как надо. Я переворошил собственные действия, перетряс скрытые от посторонних глаз, изрисованные закорючками, испещренные ругней страницы моего русского бунта — и ахнул! Ничегошеньки от бунта и не осталось!

Мне, конечно, давно было известно: малые города старорежимны, косны, жизнь в них затягивает, как речной ил, делает граждан тусклыми, остылыми. Но вдруг это не городок Романов так на меня подействовал, а сказки про эфир, которого, может статься, не было и нет?

Захотелось ясного, точного и притом постороннего взгляда на происходящее. В дурацкой надежде на проясняловку позвонил я в Москву Надюхе. Куроцап еще не вернулся, а Надюха мне по телефону нахамила.