Пламенеющий воздух

— Не получилось, Триша, тебя травануть…

Трифон отнял предплечья от головы, глянул на приступку, силясь понять, из чего пил.

На приступке стоял поданный Лизой и даже не надпитый стопарь. А пил Трифон, оказывается, из порошковского пузыря: прямо оттуда спиртяги наглотался!

— Ну и придурок ты, Петрович, — проговорил тихонько, успокаивая сам себя, Трифон.

— Не получилось… — опять затянула свое Лиза, — ну так я сама выпью.

— Лизка, брось! Мы же договорились! Не пей… — вымазанный хуже черта Пенкрат кинулся к Лизе.

Но та задумчивыми глотками и с улыбкой малахольной свой джин уже пила…

На Лизу отрава подействовала быстрее, чем даже на лежащего Порошкова. Ее шатнуло, потом резко скрючило. Но Лиза не упала, а, шатаясь, пошла к небольшому с облупившейся амальгамой зеркальцу, висевшему на стене, перед которым года три назад еще брился ученый Порошков.

— Так это ты, Пенкрашка, ее ко мне подослал?

— Я. А то кто ж? Но только не ее к тебе, а тебя к ней. Как мысли твои дурацкие было изловить? Как тетрадочки, не торопясь, просмотреть?

Пенкрат выхватил из-за пазухи и встряхнул в воздухе Трифоновой ученической тетрадью.

— Отдай, козлина!

— Это ты козел, Усыня! И Порошок твой козел! Ты думал, никто не узнает, куда вы роскосмосовские денежки вбухиваете? Думал, весь этот бред с мельницей ветров достоянием общественности не станет?

— А ты у нас теперь обществоведом, я вижу, стал. Может, в Архнадзор или в партию какую вступил?

— Да, я вступил! И партия меня поддержит. Партия выведет тебя на чистую воду!

Крик Лизы прервал спор ученых.

— Мать моя… была женщина… — чертенок сунулся было опять под стул. Но потом передумал.

Отрава подействовала на Лизку странным образом.

Даже сзади, со спины было видно: она на глазах стареет! Спина горбится, кисти рук грубеют, краснеют, покрываются, как у прачки, цыпками, ноги начинают искривляться, подламываться…

Обернувшись, Лиза хотела что-то грозное крикнуть.

Лучше б она не оборачивалась!

Иссеченное черными глубочайшими прорезями лицо, расквашенный нос, порванные малярией губы — напугали мужчин хуже черта.

Трифон и Пенкрат, как по команде, отвернулись. Лиза кинулась лицом в стол, завыла. Чертенок с кочергой подошел к ней, наклонился, снизу и сбоку заглянул в лицо, причмокнул языком:

— Слюшай… Такой женьщин… Такой женьщин зря расходоваль. — Потом, бросив ломать кавказца, устало сказал: — Ну, я пошел. Дела тут у вас… Остаток отравы, если позволите, с собой заберу. Давно одному московскому коррумпанту влить ее в супчик пора… А вы уж тут сами, без меня… Ты, Порошок, вставай, хватит «делаться». Мы с тобой скоро серьезно поговорим!

Черт исчез, мельницу резко качнуло. Но вскоре потихоньку, как старая парковая карусель, со скрипом и вздрагиваниями стала она останавливаться.

Однако, на минуту приостановившись, мельница вдруг завертелась с новой силой. Но уже в другую, сторону, против часовой стрелки.

— Ура! Понеслась! Гони этих! Их счастье, что они отраву на мельницу, а не в «Ромэфир» принесли. Теперь поболеют — выздоровеют. Молодилка моя заработала!

Мертвый Порошков вскочил на ноги. Пенкрат отступил на шаг, потом подбежал к обезображенной старостью Лизе, поднял ее, кое-как взвалил на плечи, и, пачкая голубенький Лизин плащ жирным волжским илом, потащил к двери.

Трифон сперва кинулся помогать. Но потом вернулся, подошел к единственному мельничному, взблескивающему ночною водой окну, выбил ударом кулака створки наружу…

Ветры дивные, ветры молодильные зашумели вокруг него!

* * *

Зашумела Погодица, загремел цинковыми корытами Похвист, ветры Полуденный и Полуночный, Хилок, Горыч и Луговой близ мельницы загомонили!

А загомонили они потому, что крыльями своими враз ощутили: вернулся Пенкрат и на цыпочках побежал куда-то вглубь мельницы. За ним, на дико выкривленных ногах, — меланхоличка Лиза.

Пенкрат вскоре вернулся с полным кулем муки и стал горстями — как ту пудру — сыпать на сморщившуюся компотной грушей меланхоличку.

Увидев: не помогает мука, Пенкрашка набуровил в лабораторное корытце молока из всех шести принесенных Трифоном пластмассовых бутылок. Потом влез в мусорную корзину, нашел и бросил в молоко бараньи кости, оставшиеся от недавнего обеда. Поставив все это на мигом зажженную спиртовку, он через минуту-другую подхватил подмышки меланхоличку, ткнул ее мордой, как котенка, в кипящее молоко…

Молоко зашипело. Лизка, урча, подняла голову.

Если б увидал ее в это мгновенье Трифон Петрович! Бросил бы он наверняка к чертовой матери всю науку и побежал за Лизой в ее дом или в любое другое ею указанное место!

Но Трифон, наклюкавшись спиртяги, только посапывал, Порошков на полу читал выброшенную Пенкрашкой Трифонову ученическую тетрадь и ни на что постороннее внимания не тратил…

Тут Пенкрат, оказавшийся хуже черта, сдернул за ножки с гвоздя — гадливо, как падаль, — огромные мельничные клещи, принадлежавшие ученому без степени Порошкову. Прокалив клещи над мощной спиртовкой, ухватил ими Лизку за левую ногу.

Лизка заорала. Нога выровнялась.