Пламенеющий воздух

Мысль Трифона продолжала работу: а если попытаться фиксируемый эфиропоток как-то изменить? Попытаться уменьшить или увеличить скорость вхождения эфира в матушку землю? Чтобы эфир проявил себя отчетливо, проявил по-настоящему!

Трифон знал: современные ветрогенераторы издают достаточно сильный шум в диапазоне инфразвуковых частот. И такой шум сильно вредит живым организмам.

— Но именно этим шумом, я бы даже сказал: этой «музыкой шума», мы и будем воздействовать на эфирный ветер, — убеждал когда-то Пенкрата Трифон. — Я проверял: именно инфразвук оказывает влияние на эфирный ветер! Смущения нашего ветерка он вызывает… Правда, в малой степени. Но и это хлеб!

И сам Пенкрат, и некоторые другие романовские ученые сперва как могли отговаривали Трифона от воздействия на эфирный ветер.

Однако тот же Пенкрат первым сообразил: зачем разубеждать убежденного? Зачем мешать Трифону ловить ветер в поле? Пусть набьет себе десяток шишек, пусть вообще шею сломает. Более того: именно мысль Трифона об искусственном увеличении или уменьшении скорости вхождения эфира в землю и воду следует сделать основной. И только на ней строить Главный эксперимент. А там — куда кривая вывезет! Авось хуже не будет…

Но всего этого Пенкрату в капюшоне показалось мало! И он решил выстрелить по эфиру из лазерной пушки.

«Пусть почувствует, сквернавец, нашу силу и мощь! Пусть знает, кто сейчас в дело вмешался!»

Пенкрат понял многое, но понял не все. Не понял он главного: в чем все-таки смысл воздействия на эфирный ветер (как позже выяснилось, такое воздействие мыслилось Трифоном — как сближение и со-действие, а не как бандосовский наезд и расстрел).

Не знал ничего Пенкрат и про старую, с виду полуразвалившуюся мельницу, тоже переоборудованную Трифоном и работавшую по своей особой программе.

Может, именно от такого бодрящего незнания Олег Антонович с легкой душой команду начать эксперимент и дал.

Легче ему стало и потому, что «ну просто забодала» подготовка и сверка расчетов. Изматывало и то, что эксперимент приходилось все время откладывать…

Измот и впрямь был немаленький!

Во-первых, потому что квалифицированных ученых осталось в Романове с воробьиный нос, то есть раз, два и обчелся: кто подался в Москву, кто в Новосибирск, кто еще дальше. Денег — еще меньше, чем ученых. Почти все они ушли на покупку мельниц в Голландии (немцы запросили слишком высокую цену). А ремонт дышащих на ладан советских «Ромашек»? А их переоборудование? А обучение техперсонала? А сохранение в тайне истинного смысла экспериментов? (Для всех без исключения романовцев «Эфирометеостанция» занималась долгосрочными предсказаниями «космической погоды».)

Ну и, конечно, много сил ушло на нейтрализацию гнусно-шутовских ухмылок романовского телевидения: мол, только мельничных усилий нам сейчас в Романове и не хватало! Намолотим воздуху — глядишь, сыты будем…

Однако самая большая сложность крылась в научных расчетах.

Как именно и в каком направлении попытаться изменять эфиропотоки? Какими средствами увеличить скорость вхождения эфира в землю и воду? Увеличить ли до скорости, присущей эфирному ветру в более высоких слоях атмосферы? Используя какие средства и мощности, это можно сделать? И наконец: сколько должен длиться Главный эксперимент?

Не так давно приезжавший из Москвы членкор Косован (все-таки приехал, все-таки заинтересовали!) научную часть эксперимента в общих чертах одобрил. Но указал и на слабые стороны.

Их было две.

Первая слабость: мало контролирующих ветер приборов. И видеокамеры, фиксирующие работу операторов, нигде не установлены!

Слабость вторая: где же гарантии безопасности?

— А если какие-нибудь осложнения или, не дай бог, непредвиденные последствия? — спрашивал раздраженно членкор. — Эфирный ветер — явление спорное, явление в современных условиях почти недоказуемое. И к тому же явление, по существу разрушающее основы современной физики. Одни противоречия с общей теорией относительности чего стоят! А уж если смотреть правде в глаза, — тут-то Борис Никонович глаза свои широко и раскрыл, — то полное противоречие этой основополагающей теории! Да, Эйнштейн еще в 1926 году сгоряча произнес: «Если существует эфир, то моя теория относительности просто не может существовать!».

Но мало ли чего не скажет великий человек в минуту отстранения от научных мыслей? Зачем же всплеск эмоций принимать за чистую монету?

Исходя из всего этого, перспективный план экспериментов и бизнес-план членкор Косован подписать отказался. А приемку работ по вводу в действие новых объектов предложил отсрочить.

— Поработайте еще с годок, Трифон Петрович. Ресурсов и средств поднакопите, теоретические выкладки подновите, приборы новые раздобудьте. И уж тогда — жахнем так жахнем!

Здесь Борис Никонович Косован — стройный, с приятно-моложавым лицом, правда, с чуть подпорченным двумя сине-красными поперечными рубцами подбородком, — едва сдерживая ему самому непонятную радость, улыбнулся.

Ну, радость членкора — она-то была как раз объяснима.