Плагиат. Повести и рассказы

Начиная с 1826 года и вплоть до Крымской кампании город Глупов жил как-то квело, неубедительно, потому что в нем не происходило ничего из ряда необыкновенного. То есть кое-что, понятно, происходило: своим чередом засевались огороды, отправлялись мелкие служебные обязанности, народ плодился и помирал, своим чередом секли глуповцев в съезжем доме, выстроенном заместо академии еще во времена утописта Василиска Семеновича Бородавкина, время от времени сшибались даже необузданные страсти и стрясались бурные события, вроде первого избиения медицины, но ведь у нас как — если не пожар, не чума, не нашествие Кончака, то мы как бы и не живем. Со своей стороны, аукнулись в Глупове и «происшествие 14 декабря», и европейские революции сорок восьмого года, но аукнулись точно по предначертанию свыше, то есть как-то глухо, превратно, с тенденцией в анекдот. Например, одно время в городе отбывал ссылку коллежский секретарь Михаил Николаевич Глебов, который сначала получил десять лет каторги за то, что 14 декабря, невзначай проезжая Сенатской площадью, пожертвовал лейб-гренадерам десять рублей на водку, а затем был сослан в Глупов до так называемого особого распоряжения; распоряжения этого так и не последовало, поскольку о Глебове позабыли; он прожил среди глуповцев без малого тридцать лет и повесился в 1861 году в связи с выходом манифеста об отмене крепостного права, которому он оставался верен до последнего издыхания.

Вскоре после воцарения императора Николая Павловича в Глупов был назначен градоначальником Карл Андреевич Копф, из тамбовских немцев. Несмотря на многолетнюю службу, Карл Андреевич состоял в чине штык-юнкера, и это не мудрено, потому что мужчина он был мелкий, девообразный, очень невзрачный и вообще замечательного в нем было лишь то, что он имел только одно левое ухо — другое ему в сердцах откусил во время разводного учения граф Алексей Андреевич Аракчеев.

Характернейшая черта градоначальника Копфа заключалась именно в том, что он был несколько подвинут на пункте единообразия. Разнобоя он не терпел ни в чем: ни в суждениях, ни в манерах, ни в архитектуре, ни в гастрономии, ни особенно в мелочах — просто ему делалось плохо, когда он усматривал какую-нибудь мелкую дисгармонию, например, когда ему попадался на глаза палисадник, выкрашенный частично коричневой краской, частично синей из-за того, что в свое время коричневой не хватило, или когда его взору представала какая-нибудь беспримерная баба, по бедности одетая в мужнин кафтан с разными рукавами.

Видимо, разнобой как-то вредил его психическому здоровью, и с принятием Карлом Андреевичем глуповского градоначальничества тут устанавливается продолжительная эпоха единообразия. Средствами довольно-таки крутыми, простиравшимися до угроз ввести в Глупове военное положение, штык-юнкер Копф в короткое время достиг того, что мещанские дома в городе строились исключительно в три окошка, а жилища высших слоев населения красились под кирпич и снабжались обязательным мезонином, что парни носили одинаковые кумачовые рубахи, а мужики — синие, что женщины одевались в полосатые ситцевые платья, а девки — в некрашеную холстину, причем кормилицам присваивались повойники с рожками, а повитухам — кики, шитые серебром, и даже Карл Андреевич учредил специальные мундирчики для детей, украшенные медными петушками.

Единственно строптивцы из Стрелецкой слободы артачились против этих галантерейных нововведений, пытаясь отстоять свои исконные разноцветные кафтаны и черные плисовые штаны, но вот летом двадцать седьмого года Карл Андреевич вызвал из губернии артиллерийский дивизион.

Стрельцы повытаскивали из закромов пищали с колесным боем, которые они на случай хранили еще со времен разинского восстания, и заняли оборону.

Градоначальник Копф, предводительствовавший операцией, дал фейерверкерам сигнал боевой готовности и обращается к инсургентам:

— До чего же, —  говорит, —  вы глупый народ! Ну с чем это сообразно: под картечь иттить за плисовые штаны?!

— Ты нас не дури! —  в ответ доносится от стрельцов. —  Мы у Петра Алексеевича бороды отстояли, так неужели мы позволим над собой колбаснику мудровать!

Этого оскорбления Карл Андреевич не стерпел, и в полчаса Стрелецкая слобода со всем ее населением была стерта с лица земли.