Плач палача

В комнате она легла на диван, отвернувшись к стене. Ей было невыносимо тяжело. И никто, ничто не могло облегчить эту тяжесть. В один миг разрушился создаваемый годами образ прекрасной дочери, которую она воспитала. Алевтина Михайловна поняла, что все это время что-то делала не так. Результат не радовал. Это означало только одно – все теряет смысл. И Нина не поймет ее отчаяния. Она вернулась чужой, а может – и была такой? Алевтина Михайловна качала головой: «Не нужно было отпускать ее так далеко. Она не готова к самостоятельной жизни. Нахватается всего, что будет рядом, впитает, как губка, и плохое, и хорошее – порой так трудно разобраться во всем самой. Я-то знаю, кто, если не я… Наверное, я сама виновата в этом – подбирала не те слова, приводила не те доводы, настаивала не на том». Алевтина Михайловна отняла ладони от лица, медленно повернулась и посмотрела на сидящую напротив Нину. Она незаметно зашла в комнату, устроившись в кресле. На лице дочери не было ничего, хоть отдаленно напоминающего сострадание, желание сблизиться. Рыжеволосая девушка смотрела прямо, и в этом взгляде был вызов. Говорить больше не хотелось ни одной, ни другой. Алевтина Михайловна не чувствовала в себе сил обращаться к дочери сейчас. Она сказала себе, что для нее все кончено: несколько дней перечеркнули усилия всей жизни, показали бессмысленность прожитого, пустоту, которая поглощает все, не оставляя шансов. Нет цели, желаний, потеряна мечта, жизнь под откос…

– Ладно. Поговорим позднее, – поднявшись, сказала Нина и добавила с улыбкой: – А я все-таки отведаю твоего пирога. Не зря же ты старалась.

– Я люблю тебя, доченька, – прошептала Алевтина Михайловна, глотая слезы, когда снова осталась в комнате одна. – Я люблю тебя, только что-то я делала не так… Совсем не так.

Нина проснулась и с удовольствием потянулась, расправляя занемевшие руки: что за привычка спать, закинув руки за голову? Посмотрела на измятую подушку рядом – Гена уже поднялся, а может быть, успел уйти. Он не любит долго спать. Восемь утра для него – критическая отметка для того, чтобы начинать обычный день, а сейчас на часах была половина десятого.

– Гена! Гена, ты дома? – позвала Нина, прислушиваясь к тишине в квартире. И добавила, ни к кому не обращаясь: – Убежал крокодил Гена.

Нина сладко зевнула, повернулась к окну. Сквозь белоснежную, почти прозрачную гардину было видно голубое небо, совершенно чистое, без единого облачка. Умиротворяющая картина вызвала у Нины улыбку. Хорошая погода, ясный осенний день. Нина знала, что, когда небо чистое, у нее всегда ощущается прилив сил и подъем настроения. Напротив – свинцовый небосвод, вот-вот грозящий разразиться ливнем, всегда действует на нее удручающе. Так было всегда, и Нина ничего не могла с этим поделать. За то время, что они провели вместе, и Геннадий успел свыкнуться с тем, что настроение его прекрасной Ниночки может изменить дуновение ветра в прямом смысле слова. Он называл это капризами избалованного ребенка и всегда старался развеселить ее.

Поднявшись с постели, Нина накинула халат прямо на голое тело и, часто моргая, что помогало ей проснуться окончательно, побрела на кухню. На столе под салфеткой она обнаружила бутерброд с ветчиной, а рядом на кофеварке маленькую записочку: «Красивая, для тебя – горячий кофе. Твой Г.». Улыбнувшись, Нина нажала кнопку и, откусив бутерброд, снова выглянула в окно. Прохожие жили своей целенаправленной жизнью, кто спешил, кто брел медленно – у каждого свои проблемы, заботы. Нина усмехнулась, откидывая волосы за спину, вот у нее с некоторых пор нет ни проблем, ни забот. Она попала в сказку, где ей постепенно отвели самую главную роль. Вернее сказать, где она добилась главенства, и очень легко, без потерь.

Налив себе кофе, Нина села за стол. Она привыкла к тому, что теперь ей часто приходилось есть одной. Раньше это было для нее сущей мукой. Она не могла заставить себя проглотить хоть кусочек еды в одиночестве. Геннадий возвращался вечером и заставал Нину в плачевном состоянии: ее тошнило, кружилась голова, она лежала на диване, закрыв ладонью глаза. Когда выяснилось, что причина недомоганий – нежелание есть одной, он устроил Нине головомойку. Ей было приятно его внимание, которое выражалось даже в недовольстве в ее адрес. Ей нравилось примерять разные маски: то раскаявшейся овечки, то разъяренной тигрицы. Она могла вести себя, как ей вздумается. И все потому, что не так давно поняла: Геннадий нуждается в ней гораздо больше, чем это было поначалу. Он и сам не мог представить такого в начале их знакомства.