Плач

Парень проводил меня вверх по лестнице и постучал в дверь. Открыл Николас. Он был в рубашке с развязанными тесемками, отчего была видна повязка у него на груди. Синяки на лице Овертона пожелтели и почернели, и вид у него был довольно жалкий.

— Как здоровье? — спросил я его.

— С виду хуже, чем на самом деле, сэр. А грудь заживает.

Я прошел вслед за ним в неопрятную комнату, всю покрытую толстым слоем пыли. На столе там стояли немытые тарелки, и повсюду были разбросаны книги по юриспруденции. Это вернуло меня в те дни четверть века назад, когда я сам был учеником — но все-таки я тогда был поопрятнее. Николас, очевидно, жил один, как и я в свое время. Мой отец не был достаточно богат, чтобы послать со мной слугу, а отец моего ученика предпочел никого не посылать с ним — несомненно, в качестве еще одного знака своего порицания. Ник предложил мне единственный стул, а сам сел на не застеленную кровать. Я задумчиво рассматривал его. Он обладал мужеством и сообразительностью, но также и безрассудной показной храбростью юности. Но в том, что ему можно доверять, я теперь не сомневался.

Я заговорил:

— Николас, вчера ты увидел, что дела, которыми я занимаюсь, касаются высочайших лиц страны. Персона, на которую я работаю, по положению еще выше Рича.

Парень вытаращил глаза:

— Это сам король?!

— Нет, не так высоко. Николас, однажды ты рассказывал мне о религиозных распрях, которые разорили эту страну. И сказал, что хотел бы прекратить их все, чтобы тебя оставили в покое и ты не вмешивался бы в веру других. Я бы тоже этого хотел. Но дело, по которому я сейчас работаю, касается распрей при дворе. На одной стороне те, кто хочет сохранить мессу, и даже те, кто хочет вернуть папу. На другой — те, кто хочет покончить с остатками католических обрядов. Участие в этой борьбе может привести к пыткам, убийству и сожжению. Некоторых уже привело.

Овертон молчал. Я видел, что мои слова произвели на него впечатление.

— Вы так и не сказали мне, на кого работаете, — наконец проговорил Николас.

— И не могу, пока ты не поклянешься держать это в тайне.

— А Джек работает с вами?

— Да. Он настоял.

— И вам нужна еще помощь?

— Да.

Молодой человек невесело улыбнулся.

— Раньше никто никогда не просил у меня помощи.

— Я совершенно честно предупреждаю: для тебя может быть лучше остаться в стороне. Не потому, что я сомневаюсь в твоем мужестве или преданности, а из-за опасности. Как я говорил вчера, я могу устроить тебя к другому барристеру. Николас, ты не должен думать только о себе. Подумай о родителях, о наследстве, о твоем будущем джентльмена. — Я улыбнулся, подумав, что это тронет ученика, как ничто другое.

Его реакция меня удивила. Он заговорил с внезапной злобной горечью:

— Мои родители! Я говорил вам, сэр, почему приехал в Лондон. Мой отец — и мать — хотели женить меня на девушке, которую я не любил. Вы знаете, я отказался…

— Да, и поэтому тебя послали в Лондон изучать право. Уверен, когда твое обучение закончится, твои родители перестанут сердиться и, возможно, даже начнут уважать тебя за твой поступок.

— Никогда, — горько сказал Овертон. — Отец сказал мне, что если я не женюсь по его выбору, он лишит меня наследства. Он послал меня изучать право, чтобы убрать меня с глаз долой. И мать тоже, она в этом деле еще свирепее, чем отец. Она сказала, что раз я отказываюсь жениться по их выбору, то я не мужчина и не сын ей. Так что наследства у меня не будет. — Он злобно посмотрел на меня.

— Это очень жестоко. Но слова, сказанные в гневе…

Молодой человек покачал головой:

— Они не шутили. Я видел это по их лицам, когда они говорили мне это. Хорошо помню ту внезапную слабость, когда я понял, что они меня не любят. — Ник вдруг закашлялся, и я подождал, когда он прокашляется. — Мать с отцом уже наняли юристов, чтобы узнать, как не допустить меня к имуществу. Они передадут его моему кузену, молодому хлыщу, который женится хоть на одноногой карлице, если она принесет ему богатство. Нет, мастер Шардлейк, они серьезно взялись за дело. — Он потупился и стал разглаживать простыню на неубранной постели. — Я их единственный ребенок. Это моя беда, как и их.

— У меня тоже ни братьев, ни сестер. Да, в этом есть своя тяжесть, хотя мне никогда не было так тяжело, как тебе.

Николас обвел взглядом комнату, посмотрел на неряшливые книги по юриспруденции.

— Иногда право казалось мне интересным, хотя порой это напоминает крыс, грызущихся в мешке. Дело Изабель Слэннинг…

Я улыбнулся:

— К счастью, такие случаи редки. А какие дела тебе кажутся интересными?

— Такие, где можно посочувствовать клиенту, где видишь, как можно исправить несправедливость.

— Нельзя помогать только тем, чье дело ты одобряешь. Однако в осеннюю сессию, возможно, ты сможешь ассистировать мне по делам в Суде по ходатайствам.

Парень состроил гримасу.

— Мужичье судится с джентльменом, который является их естественным правителем?

— Разве не все имеют равные права прибегнуть к закону, как они должны иметь равные права на свои религиозные воззрения?

Николас пожал плечами.