– Жорка, ты вроде здесь самый трезвый. Значит, задание тебе. Срочная заявка от жильца из четыреста пятого. Немец там живет, профессор. Кран у него сорвало, заливает номер. А под ним в триста пятом тоже какой-то научный пуп живет, из Англии. Может случиться международный скандал. Так что быстренько! – и, хлопнув дверью, сердито убралась из подвала.
Быстренько! Ха, разогналась. Пока Жора собрал инструмент в дежурный чемоданчик, очнулся Петушков, залез на табурет и налил всем портвейна еще раз по кругу, выпил тоже. После чего опять упал под верстак.
– Слушай, – задумчиво сказал Малявину интеллигент Хромов, который прочитал в свое время много ненужных для его профессии книжек, – курс доллара сейчас ого! Дойчмарки поменьше, в пол-ого, но тоже ничего. Неужто фашисту за бесплатно кран менять будешь? Вернешься без марок – не друг ты мне будешь, не друг! – и погрозил стаканом. Хотя Хромов все одно не был другом Малявина, Жорик призадумался. И в этой задумчивости поднялся на четвертый этаж.
Поломка оказалась пустяковой – сломался вентиль. Пять минут работы, если ты дурак и дойчмарки тебе не нужны. Жора перекрыл воду, разложил инструменты на кафельном полу и сосредоточенно, не торопясь отвинтил хромированный кран, после чего полностью его разобрал. Профессор Штейдер маялся за широкой спиной сантехника, то и дело пытаясь заглянуть через его плечо на бронзовые детальки в раковине.
– Что есть с кран? – в конце концов озадаченно спросил Штейдер левую лопатку Малявина.
– Капут кран, – рассеянно сообщил Жора и стал бесцельно перекладывать инструменты, потом залез в чемодан, побренчал запасными крановыми частями, оглянулся на профессора.
– Надо идти… искать… Понимайт?
Профессор раздраженно постучал тапочком по полу.
– Ви должен! Я опоздать конференция. Тороплюсь, очень.
Жора развел руками, поник головой.
– Вентиль менять надо. Прокладка сгнила, резьба лопнула… вот, – он ковырнул пальцем вентиль, расстроено поцокал языком.
Штейдер задрал брови, скривился.
– Делайт что надо. Я платить.
– Вот! Это дело, – обрадовался Малявин, – есть тут у меня, для себя лежала… Так сказать, от сердца рву…
Скоро кран стоял на месте. И даже не капал.
– Все, – сообщил Жора, уложив инструменты на место, – сказка, а не вентиль. Век стоять будет.
– Век не надо, – отмахнулся профессор, – я скоро уезжать, – и ушел в комнату. Малявин проследовал за ним, деловито обтирая руки тряпкой. И остолбенел. Он даже предположить не мог, что можно сделать из обычного номера, хотя бы даже и «люкса».
Обтянутые черным, с серебряными вензелями, бархатом, стены зала частично оказались закрыты высокими резными шкафами с книгами за стеклянными дверями; громадный массивный стол с темно-мраморной столешницей монументом высился посреди просторной комнаты, заваленный странными вещами – свитками рукописей, колбами, латунными ретортами на фарфоровых подставках; высокие готические кресла мрачно таились по углам, над одним из них висел обрамленный тяжелым золотым багетом поясной портрет седого старика в черной хламиде. Камин в стене мерцал живым огнем.
– Камин, – растерялся Жора и уронил тряпку. Каминов в гостинице не было и быть не могло по правилам противопожарной безопасности. Даже электрических.
– Богато живете, герр профессор, – пробормотал Малявин, – это что же, по спецзаказу вам номер оформили?
– Что? – быстро переспросил Штейдер и уставился на сантехника.
– Камин, стол. Портрет, – Жора потыкал пальцем в воздух.
– Ви видеть? Видеть, да? – вдруг оживился толстяк, расплылся в улыбке, приподнялся на цыпочках и дружески похлопал Малявина по плечу. – Он видеть! Фантастик! – радостно сообщил профессор портрету.
– Эй! – Жора отшатнулся от неожиданности. – Вы того! Без рук! Я на работе.
Профессор животом бойко подтолкнул сантехника к креслу, приглашающе помахал рукой:
– Расслабляйт, сидеть, битте.
Малявин и сел с испугу. Очень уж странно вел себя Штейдер.
«Свихнулся на почве крана», – печально понял Жора, – «экие они нервные, иностранцы-то». И с сожалением посмотрел на бедного безумного немца. Безумный немец в это время лихорадочно ковырялся в бумажной свалке на своем необъятном столе, небрежно расталкивая стеклянные колбы, и шипел ругательства на родном языке.
– Вот, йест! – Штейдер повернулся к Жоре, семеня подбежал к нему: в руках профессор держал небольшой стеклянный шар матового цвета.
– Подержи, – искательно попросил немец, – не больно будет. Нихт.
Жора пожал плечами, взял шар и мельком заглянул в раскрытые ладони профессора. Дойчмарок у того в руках не было. Обидно.
Шар был похож на маленький плафон из тех, что дежурно светят в подъездах и которые так любят расстреливать из рогаток мальчишки. Малявин равнодушно покатал плафон в своих ладонях и неожиданно почувствовал тепло, идущее из него. Жора уставился на шар. Внутри матовой безделушки разгорелся неяркий свет, словно там зажгли свечку.
– Йа! Йа! – одобрительно закричал Штейдер, хлопая себя руками по махровому пузу:
– Свет! Ви видит – свет! Колоссаль.