Пютуа

ПЮТУА
Георгу Брандесу
I
Этот сад, где мы играли детьми, − сказал г-н Бержере, − сад, весь-то каких-нибудь двадцать шагов в длину, был для нас огромным миром, полным улыбок и страхов.
− Люсьен, ты помнишь Пютуа− − спросила Зоя, улыбаясь, как обычно, то есть не разжимая губ и уткнувшись носом в шитье.
− Помню ли я Пютуа!.. Да ведь из всех людей, виденных мною в детстве, Пютуа яснее всего запечатлелся в моей памяти. Каждая черточка его лица и его характера так и встает у меня перед глазами. У него был остроконечный череп…
− Низкий лоб, – добавила мадемуазель Зоя.
И брат и сестра, поочередно, не изменяя тона, стали с комической серьезностью перечислять его, так сказать, особые приметы.
− Низкий лоб.
− Глаза разного цвета.
− Бегающий взгляд.
− Морщинки на висках
− Выдающиеся скулы, красные и лоснящиеся.
− У него были плоские уши.
− Лицо без всякого выражения,
− Только вечно движущиеся руки говорили о присутствии мысли.
− Он был сутуловатый, тщедушный с виду…
− А на самом деле удивительно сильный.
− Он легко двумя пальцами гнул монету в сто су.
− И большой палец был у него огромный.
− Голос тягучий…
− А речь слащавая.
Вдруг г-н Бержере воскликнул:
− Зоя! Мы пропустили «желтые волосы и реденькую бородку». Начнем сначала.
Полина с удивлением выслушала этот странный пересказ и спросила отца и тётку, чего ради они выучили наизусть этот отрывок прозы и почему читали его как молитву.
Господин Бержере ответил с полной серьезностью:
− Полина, то, что ты сейчас слышала, − это священный, могу даже сказать − литургический, текст семьи Бержере. Необходимо, чтобы и ты его знала, иначе он погибнет, когда мы с тетей умрем. Твой дедушка, дочь моя, дедушка Элуа Бержере, которого, бывало, не позабавишь глупой шуткой, с уважением относился .к этому отрывку, главным образом из-за того, как он возник. Он озаглавил его «Анатомия Пютуа» и не раз повторял, что анатомию Пютуа он, в некотором отношении, ценит выше, чем анатомию Каремпренана. «Описание, сделанное Ксеноманом, − говорил он, − более научно и изобилует редкостными и изысканными определениями, зато описание Пютуа намного выигрывает благодаря ясной мысли и прозрач-ному стилю». Он рассуждал так потому, что доктор Ледубль из Тура еще не прокомментировал тогда тридцатую, тридцать первую и тридцать вторую главу четвертой книги Рабле.
− Ничего не понимаю, − сказала Полина.
− Это потому, дитя мое, что ты не знаешь Пютуа. Так вот узнай, что в детстве для меня и для тети Зои Пютуа был, можно сказать, самым близким знакомцем.
В доме твоего дедушки Бержере беспрестанно о нем говорили. Каждый был уверен, что видел его.
Полина спросила:
− Кто же такой этот Пютуа?
В ответ г-н Бержере расхохотался, рассмеялась с сомкнутыми губами также и мадемуазель Бержере.
Полина смотрела то на одного, то на другую.
Ей казалось странным, что тетка так от души смоется, и еще более странным, что смеется она заодно с братом. Это было действительно необычно − брат и сестра редко сходились в настроениях.
− Папа, «кажи же, кто такой Пютуа− Если ты хочешь, чтобы я знала, расскажи мне.
− Пютуа, дитя мое, был садовник. Сын почтенных земледельцев из Артуа, он обосновался в Сент-Омере, где выращивал и продавал саженцы. Но покупателям он что-то не нравился, и его дела шли плохо. Тогда он бросил торговлю и стал ходить на поденную работу. Те, кто его нанимали, не особенно бывали им довольны.
Тут, всё ещё смеясь, мадемуазель Бержере добавила: