Пообедав в одиночестве, без спешки, с аппетитом, она помыла посуду, заварила свежего чайку, посмотрела телепрограмму в газете, увидела, что по первому каналу сейчас начнут транслировать встречу в концертной студии «Останкино» с ее любимым юмористом-сатириком. Она выпила три чашки чаю со свежим клубничным вареньем, потом налила себе еще «Черных глаз» и сама не заметила, как задремала в кресле-качалке.
Проснулась она в темноте. Настенные часы хрипло, медленно пробили десять. Свет нигде не горел, только столовая была освещена бледным мерцанием телеэкрана. Шла какая-то довоенная американская мелодрама, тихая, черно-белая.
Раиса убрала со стола, вышла в сад. Небо расчистилось, сияла полная, красноватая луна. В гамаке чернел сгорбленный силуэт, больше похожий на груду тряпья, чем на человека.
– О Господи, – прошептала Раиса и кинулась в дом, тяжело протопала вверх по лестнице, открыла дверь. В комнате было темно. Она позвала громким шепотом:
– Ксюша! – Никто не ответил.
Несколько секунд Раиса стояла в нерешительности на пороге, сердце колотилось все сильней, стало трудно дышать. Легкий ветерок качнул штору, отчетливый широкий лунный луч высветил пустую детскую кроватку. Задыхаясь, она побежала назад, но споткнулась о порожек перед верхней ступенькой, потеряла равновесие и кубарем покатилась вниз.
– Да, я отлично помню эту женщину, – кивнул официант, мельком взглянув на фотографию Лилии Коломеец, – на ней было розовое платье, и пахло от нее туалетной водой «Диориссимо». С ней что-нибудь случилось?
– Почему вы спрашиваете?
– Потому, что вы из милиции, – официант смотрел на Косицкого с таким любопытством, словно впервые в жизни видел милиционера, – и еще потому, что я был почти уверен, с ней что-то должно случиться.
– Вы с ней знакомы? – удивился Косицкий.
– Совершенно не знаком, – лицо официанта стало загадочным и хитрым, – но я ведь угадал?
– Что именно?
– Я угадал, что у женщины, которая потеряла в нашем туалете свой служебный пропуск, какие-то серьезные неприятности. Правильно?
– Да уж, неприятности. Ну ладно, расскажите все, что помните. Когда она пришла, в котором часу, одна или с кем-то?
– Это было пятого июня в начале первого дня. Мы только открылись. Сначала пришел мужчина в белом костюме, а потом сразу она. У них была назначена встреча, и я бы не сказал, что они очень обрадовались, увидев друг друга. Беседовали около получаса, довольно резко. Я слышал только куски разговора. Она то и дело порывалась уйти, он не отпускал. У меня создалось впечатление, что речь шла о каком-то ребенке. Знаете, вполне банальная ситуация. Разведенные супруги, она не дает ему видеться с ребенком. Что-то в этом роде. Правда, непонятно, почему она грозила ему судом. Из-за алиментов, что ли?
– Так, погодите, вот об этом, пожалуйста, подробней.
– Не могу, – официант помотал головой, – во-первых, у меня нет привычки прислушиваться к разговорам посетителей, во-вторых, когда я подходил, они тут же замолкали… Хотя, знаете, наверное, дело не в алиментах. Там другое. Он принес ей какой-то журнал, толстый, в глянцевой обложке. Название я не разглядел, но точно помню, как он сказал: «Вот, я принес, чтобы ты посмотрела, где я работаю». Она стала листать и между страницами обнаружила конверт. Там были деньги.
– Откуда вы знаете?
– Заметил, когда она заглянула в конвер Там доллары были, наверное, приличная сумма. Но она даже считать не стала, повела себя очень странно.
– То есть?
– Возмутилась: убери сейчас же! Нам не чем разговаривать! Вскочила и хотела уйти.
– Что же странного?
– А вы не понимаете? – официант прищурился и склонил голову набок. – Кто же в наше время от денег отказывается? Вряд ли он ей взятку давал, у них отношения никак не деловые. Там семейное что-то. Она про его маму нехорошо говорила, хуже, чем о нем. Вроде, в суд собирается подавать не на него, а на его маму. Знаете, я думаю, раз он предлагал ей деньги, значит, рыльце в пушку. В общем, он давал, она не брала, и даже сочла это оскорбительным. Может, мало дал? – официант подмигнул. – А может, требовал от нее что-то совсем уж крутое. Да, я помню, он все допытывался, что произошло, почему десять лет ее все устраивало, и вдруг она как будто взорвалась, собирается в суд подавать. Но эту часть разговора я помню совсем плохо, могу напутать. Я подходил редко, они ведь ничего не заказывали, он чашку кофе, она стакан минералки. Расстались они странно. Она все повторяла: мне тебя жаль, но ты не приходи. А он сидел и бормотал ей вслед: «Сука, гадина, ненавижу…» И лицо у него было соответственное.
– То есть?
– Очень злое, – официант прищурился, – в общем, они не договорились. Она перед уходом зашла в сортир и рыдала там у зеркала. Это вы уже знаете, поскольку успели пообщаться с нашей уборщицей тетей Марусей.