Питомник

– Допустим, – кивнул Бородин, – но почему он оставил живую свидетельницу?

– Во-первых, мог не заметить, что она еще жива. Во вторых, он наелся. Нажрался, понимаете? Получил свою дозу удовольствия и ошалел, не подумал о том, чтобы заметать следы. Ну, неохота ему было об этом думать. Ведь большинство известных маньяков не заметало следов. Просто бросали растерзанную жертву в лесу или еще где-то, более того, многие потом признавались, что им было особенно приятно представлять себе лица людей, которые найдут жертву.

– Мертвую жертву, – напомнил Бородин.

– Но убитую не ради молчания, а ради удовольствия.

– Иными словами, вы считаете, он болен?

– Да, конечно. Если ваша пьянчужка не обозналась.

Илья Никитич застыл с вилкой у рта. Кусок рыбы соскользнул назад, в тарелку. Он не стал говорить, что фоторобот уже был показан младшему лейтенанту Телечкину. Коля долго, мучительно вглядывался в картинку, печально вздыхал и наконец сообщил, что получается пятьдесят на пятьдесят. Может, это тот самый убийца с черепами и свастикой, а может, совсем другой человек. Вот если бы увидеть его живого, тогда да, не ошибешься. А фоторобот – вещь приблизительная.

– Я понимаю, вы устали натыкаться на тупики, – улыбнулась Евгения Михайловна, – ведь маска черта тоже оказалась выдумкой?

– Откуда вы знаете? – глухо кашлянув, спросил Бородин.

– Мне так кажется. Вы специально отправились в магазин, отыскали эту пакость, купили, потом натянули на голову. Это было в некотором смысле актом отчаяния. Дело зависло, убийца гулял на свободе, Люсе становилось все хуже, начальство настаивало, что в этом убийстве нет судебной перспективы. Вам надо было как-то действовать, вы понимали, что это только иллюзия движения, но не могли стоять на месте. Верно?

Бородин молча кивнул и наконец отправил в рот кусок рыбы.

– Должна вам сказать, – продолжала Евгения Михайловна, – когда я рылась в словарях и энциклопедиях, искала всяких идиотских Лоа, Бака, Маман Бригит, мне тоже казалось, что я занимаюсь совершенной ерундой, напрасно трачу ночь. Единственное разумное объяснение – надо что-то делать! Ну хорошо, я откопала, что вся эта нечисть проживает в африканской религии вуду. Таким образом, мне стало известно, что некие люди, окружавшие Люсю, увлекаются модной гадостью, играют в игры, для человеческой психики весьма опасные. Ну, и что дальше? Разумеется все это в десять раз страшнее оттого, что происходит в семейном детском доме или в многодетной семье с усыновленными сиротами.

Бородин поднял палец и пробормотал что-то, глаза его при этом широко, выразительно распахнулись.

– Что, простите?

– Африканские маски! – прошептал он, дожевав салат. – Она не обозналась! В квартире, где ее мучили, стены были увешаны страшными масками. И он забрал их с собой, когда ушел.

– Да что вы так волнуетесь? – пожала плечами Евгения Михайловна. – Уже сегодня к вечеру мы будем знать точно, он это или нет.

– От Люси? – Бородин грустно улыбнулся. – А вам не кажется, что это тоже иллюзия движения? Дело пятилетней давности безнадежно зависло, хотя жертва осталась жива, и она, в отличие от Люси, была нормальным, дееспособным свидетелем.

– Илья Никитич, вы что, забыли про близнецов и про взрыв?

– Конечно не забыл. Но мало ли женщин, которых называют «мама Зоя»? Имя достаточно распространенное.

– Скажите еще, что у нас полным-полно многодетных семей, увлекающихся вуду и черной магией, – Евгения Михайловна закурила, – знаете, почему он убил Лилию Коломеец? Она приезжала навещать Люсю и стала свидетельницей какой-нибудь ритуальной мерзости, естественно, захотела забрать оттуда девочку, возможно, пригрозила, что предаст все огласке.

– Нет, погодите, – Бородин помотал головой, – вы только что сами сказали, он маньяк. Зачем ему мотив?

– Илья Никитич, ну вы же опытный человек. Вы знаете, что серийники практически всегда признаются дееспособными. От нормальных людей они отличаются тем, что убивают спокойно и с удовольствием. Некоторые психиатры определяют это как моральную идиотию. Ну что мы с вами головы себе морочим? Ведь ясно, он убил бомжиху потому, что она его видела. И на младшего лейтенанта покушался тоже не просто так, не ради удовольствия. Бомжихе он нанес восемнадцать ударов, поскольку у него была такая возможность. Думаю, за этим стоит не только его личный кайф, но и ритуал. А с лейтенантом ему было не до ритуала. И проделал он все весьма толково, у всех возникла иллюзия, что Телечкина сбила машина. Он сумасшедший, но вовсе не дурак. Ну что, вы не раздумали пить кофе? Или все-таки чай?

– Кофе, – широко улыбнулся Бородин, – крепкий и сладкий. Я так давно мечтал об этом.

– Мечтали о чашке кофе? – засмеялась Евгения Михайловна. – Что же вам мешало?