«Племянник! — догадалась Варя. — Ну да, конечно, он рассказывал что-то про родную сестру в Воронеже… Он все хотел перетащить их в Москву, сестру с племянником, но они почему-то сопротивлялись. Он бы отлично их здесь устроил, так же, как эту многодетную Изольду, дочь своего убиенного воронежского кореша Вани. У нее семеро детей, Пныря купил ей огромный дом под Москвой…»
И тут же в памяти опять всплыла картинка, на этот раз более четкая. Залитая солнцем лужайка, эскорт машин у ворот, подростки, играющие в мяч. Три девочки. Две совершенно одинаковые красотки с прямыми светлыми волосами, рыжая тощенькая, с разбитой коленкой. Начало мая, ясный ветреный и холодный день. На лужайке вместе с девочками резвится взрослый мужчина. Белые кроссовки, белый спортивный костюм. С Зойкиными детками занимается спортом бывший чемпион России по боксу. Моментальный стоп-кадр. Правильное стандартное лицо, светлый ежик волос…
— Кого любишь, того и теряешь, — донесся до нее глухой голос Пныри, — я души в нем не чаял, баловал, верил ему, как самому себе, а он смотри что устроил, гаденыш.
— Он что, покончил с собой? — осторожно спросила она.
— Типун тебе на язык! Взорвали его. Пошел, понимаешь, по магазинам, молодой жене подарок покупать, и тут как раз бабахнуло.
— Погоди, кто-то заранее знал, когда и в каком магазине он будет?
— Заранее не заранее, но бабахнуло как раз вовремя.
— Где это произошло?
— В галерее на Пушке.
— Она большая, там магазинов много, бутики, ювелирные, парфюмерные, — задумчиво произнесла Варя, — невозможно угадать. Ведь не всю же галерею взорвали?
— Не всю. Один только магазин, там модная одежда. Бутик «Вирджиния». Генаша рядом был, в соседнем, ювелирном. Люстра грохнула, и прямо ему на голову. Как я сестре своей Гале в глаза посмотрю? Он у нее единственный сынок.
— Она уже знает? — Варя вскинула влажные блестящие глаза и затаила дыхание, чувствуя, как холодеют руки.
— Нет. Ты позвони ей, но сразу не говори. Пусть вылетает в Москву. Такие вещи нельзя по телефону. Здесь и похороним Генашу, на Новодевичьем.
— Ты хочешь, чтобы я позвонила твоей сестре? — удивилась Варя. — Но мы с ней не знакомы.
— А кого мне еще просить? Сам не могу, сил нет. Этих просить? — Он кивнул на дверь. — Они челядь, шестерки, им мое горе по фигу. Позвони, девочка, у тебя рука легкая и голос приятный. Давай-ка я номер наберу, а ты скажешь.
— Почему именно я? Попроси эту свою, как ее? Изольду, дочь твоего воронежского друга Вани. Помнишь, мы заезжали к ней? У нее семеро детей, кажется. Там еще был какой-то боксер. — Она произнесла все это очень быстро, на одном дыхании, надеясь прояснить мучительное смутное воспоминание.
— Кого попросить? — рявкнул Пныря. — Зойку? Да они с моей Галей всю дорогу друг друга не переваривают. Ты звони. Зойка тоже чужая, просто долг у меня перед покойным Ваней, отцом ее, на всю жизнь, а так, чисто по-человечески, она мне чужая.
— Ну ладно, — вздохнула Варя. — Что сказать?
— Скажи: здравствуй, Галя. Твой брат Вова просил меня позвонить тебе. Срочно вылетай в Москву. Билеты тебе сегодня доставят домой. Ну, поняла? Разве это так трудно?
— Отчество у нее какое? — спросила Варя, пытаясь сдержать улыбку.
— Ну, если она моя родная сестра, то какое у нее отчество? Васильевна она, как и я. Однако ты лучше так, по-простому. Если обратишься официально, она напугается.
— Можно хотя бы на «вы»?
— Ни в коем случае. Надо теплей, ласковей. — Он набрал на своем сотовом номер и передал Варе телефон. Не подходили долго. Наконец послышался глухой женский голос.
— Галя? — осторожно спросила Варя.
— Кто это?
— Позовите, пожалуйста, Галю.
— Нету ее.
— А когда будет?
— Кто говорит?
— Это из Москвы, от ее брата Владимира.
— От Вовки, что ли? Ну вот и передай ему, что сволочь он последняя. — Раздались частые гудки. Варя растерянно посмотрела на Пнырю.
— Ну, что? — спросил он. — Разъединилось?
— Нет. Там трубку положили. Гали нет, подошла какая-то женщина.
— Анатольевна, соседка, — догадался Пныря. — Не любит она меня, стервоза. Ну, ну, не бойся, договаривай, что она тебе ответила.
— Охота тебе гадости слушать? — пожала плечами Варя. — Если ты знаешь, что она тебя не любит, какая разница, что она сказала?
— Ай, ладно. — Он выхватил телефон и опять стал набирать номер. На этот раз трубку взяли мгновенно. Пныря налился свекольным цветом и заорал:
— Анатольевна! В чем дело? Да, я! Когда? В какую больницу? Да не вопи ты, дура, не может у нее быть инфаркта, у нее сердце здоровое! Я сам буду говорить с врачами, я им устрою инфаркт! Вылетаю прямо сегодня! Все! — Он бросил телефон на пол, несколько минут сидел, тяжело отдуваясь. Лицо его постепенно бледнело.
— Сообщили уже, — прошипел он еле слышно. — Оперативно работают, суки, — он опять замолчал, лицо его сжалось, как будто окончательно усохло и превратилось в голый череп.
В тишине послышался стук, дверь приоткрылась, и показалась бритая голова охранника.
— Куда лезешь? Я сказал, не трогать меня! — рявкнул Пныря.
— Тут следователь к вам просится, — сообщил охранник, — машина у ворот. Пускать?
— Какой следователь? Что ты брешешь?