Питомка Лейла

Саблин, обескураженный внезапной смертью своей сестры и все еще не веря очевидности, требовал от опекунского доктора невозможного: чтобы тот привел мертвую в чувство. По внешним признакам доктор определил смерть от разрыва сердца. Вернуть Хрущова было невозможно. Его опасения оказались справедливыми: тотчас по приезде в город, Хрущову был вручен приказ с перечислением в армейскую пехоту и высочайшее повеление следовать немедля к месту новой службы в Дагестан.

Утром Саблин послал вслед Хрущову эстафету с известием о смерти жены. В зале над покойницей при свете восковых свечей дьячок читал псалтырь. Саблин разослал по соседним селам за понятыми, а в городской острог за опытным кузнецом, кандалами и колодками.

Саблин считал, чти искру бунта зажгла Лейла, но не осмелился что-либо против нее предпринять — Александр Павлович стал суеверен и, наверное, надолго запомнит колдунью.

Ранним утром арестованных привели в зал, где на одном столе под образами покоилась Хрущова, а на другом, поставленном посредине, лежали деньги, десяток яблоков, новый шелковый платок и три пары лозовых розог.

Вид гроба, по расчету Саблина, должен был пробудить в бунтовщиках совесть, розги — ужас, а соблазнительные подарки — поощрить к предательству.

Прибывший с военной командой чиновник казенной палаты приступил к следствию в присутствии генерала Саблина. Следователь указал на стол:

— Тот, кто укажет нам главного бунтовщика, получит вот эти деньги и подарки, если же вы не выдадите его, то мы всех вас поголовно пересечем.

Ни гроб с покойницей, ни подарки не оказали действии. Арестованные, угрюмо потупясь, дружно молчали. Тогда Саблин измыслил другое.

— Дайте нам, — сказал он, — одного умного человека, чтобы нам поговорить с ним, чем же вы недовольны.

— Это вот дело! — ответили из толпы. — Гузно, выходи-кось. Ты вечор ладно с царем разговаривал… Он у нас, ваше высокое превосходительство, говорок!

— А что-ж и пойду! — ответит Гузно, выходя к столу. — Спрашивайте, о чем хотите.

Вид гроба должен был пробудить совесть, розги — ужас, а подарки — поощрить к предательству.

Старика увели. Следователь и Саблин ушли его допрашивать. Через несколько времени Саблин вернулся к арестованным и говорит:

— Дайте мне еще одного. Этот бестолков.

— Умней Гузна у нас нету!

— А он говорит, что есть-де толковей его: Василий Былинка… Давайте его.

Толпа арестантов дрогнула от смеха.

— Вот это верно!

— Васька, да неужели и ты, шут, здеся?..

— А где же мне быть-то…

— Ну, выходи. Это правильно. — Былинка куда умней, умней Былинки у нас сыскать нельзя.

Арестанты пропустили вперед Былинку. Перед грозным генералом предстал тонкий, точно былинка, малолеток. Глаза его светились весельем. Чистая холщевая рубашка на нем под самыми мышками подпоясана лычком, а синие домотканые штаны хватали чуть пониже колен. Босые ноги парня были белы и чисты.

— Пожалуй, ваше высокое превосходительство, — задорно крикнули из толпы — это он и есть!

— Кто «он»?

— Да главный-то бунтовщик…

Опять ропот смеха пробежал в толпе арестантов.

— Дяденька, дай яблочко, — жалобно проговорил Былинка, глядя на приготовленные предателю подарки.

Саблин понял, что к нему, смеха ради, выслали дурачка.

— Добро же! — вскричал генерал. — Так вы еще думаете со мной шутки шутить? Я вам покажу, какие со мной могут быть шутки! В колодки его!

Былинку увели и заковали в колодку. После этого ни старожилы, ни новопоселенцы ничего не хотели говорить. Их выгнали под конвоем на площадь. Саблин сам выбрал, судя по дерзкому виду, — кто смотрел прямо в глаза, не поникая под взглядом генерала, — двадцать пять человек. Этих заковали в кандалы. Закованных тотчас поведи в острог. Прочим же набили колодки на шею, перевязали назад руки и с понятыми отправили пешком по разным окрестным деревням с крепким наказом стеречь их и никуда не отпускать до нового распоряжения.