Питомец

Вспоминая свиней, я как в воду глядел. Через двадцать минут осторожного похода по условно вражеской территории головной дозор в моем лице обнаружил здоровенного секача, который в гордом одиночестве хрумкал желудями под громадным раскидистым дубом. Визуально горб кабана вздымался на высоту около двух метров. Однако если бог выдаст, то этот «поросеночек» слопает меня в один присест. Поджав хвост, я решил не искушать судьбу. Дракончик я маленький, совсем не Геракл, дабы мочить этого эриманфского свина. До греческого героя мне ой как далеко, а кабанчик — вот он, рядом. Рассудив, что береженого бог бережет, ваш покорный слуга предпринял тактический маневр, именуемый отступлением. Лучше голодным похожу, целее буду.

Решив не искать добра от добра, я по собственным следам потрусил на знакомую полянку, тем паче, на ее краю, у самой реки, лежал огромный выворотень,[5] под которым скрыта удобная нора, дожидающаяся своего «квартиросъемщика». Когда до ночлежки оставалось метров тридцать, я наткнулся на корягу. Странно, по дороге туда ее тут не лежало. Только-только я отступил назад, как корешок шевельнулся и попытался скрыться в траве. Тьфу ты, змея. Змея! Еда! Ума не приложу, как я умудрился ее не почуять. Удирающее пресмыкающееся было настигнуто в три прыжка (и откуда только силы взялись), скоротечная схватка окончилась со счетом один-ноль в мою пользу. Оставив голову змеюки муравьям, я, истекая слюной, потащил остальное под выворотень. Мясо холоднокровной добычи оказалось не в пример вкуснее тухлой воронятины и по вкусу напоминало свежую курятину.

Осоловев после позднего ужина «метровым батоном колбасы» и решив, что утро вечера мудренее, я прикопал оставшуюся треть змеюки и завалился спать. Выспаться не получилось, к рассвету меня начал колотить озноб, позже сменившийся жаром. Утренние лучи солнца высветили распластавшегося на берегу реки дракончика с тусклой чешуей, превратившейся из антрацитово-черной в грязно-пепельную. Ничего удивительного, я заболел…

Думаете, драконы не болеют? Ничего подобного! На собственном горьком опыте я убедился в обратном.

Как и любой просвещенный человек, живущий в не менее просвещенном двадцать первом столетии, я редко задумывался о причинах и следствии той или иной болезни. Простыл, закашлял, захирел — переходишь к доведенным до автоматизма действиям. Достаешь из шкафчика фервекс или упсу, можно аналог, то бишь заменитель с крепостью в сорок градусов, высыпаешь в кружку (выливаешь в стакан), после чего употребляешь, не забыв залить кипятком (приправить солью или перцем). Подлечился — и прыгаешь себе дальше горным козликом. Не знаю, кому как, а мне с моей работой брать больничные было ох как невыгодно. Разница в деньгах получалась ощутимой. Как следствие, все, что не сводило в могилу, переносилось на ногах и перевозилось из области в область на самолетах «Аэрофлота», «Трансаэро» или других авиакомпаний. Ни разу меня не срубало так, чтобы пластом лежать в постели в ожидании прихода врача либо его антиподки с косой в костлявых лапках.

Интересно получается. Видимо, высшие силы решили: раз уж прикалываться, так делать сие непотребство по полной программе. По доброте душевной они восполняли пробелы, допущенные объектом шуток в прошлой жизни. Из-за усилий чертей или ангелов (все эти субчики одним миром мазаны) у мелкого рурга от накатившей слабости подламывались лапы, трясся хвост и чуть ли не в прямом смысле отваливались крылья. Ничего не хотелось делать, в голове осталось одно-единственное желание: лечь под кустиком и умереть. Краски мира померкли, мною овладела апатия. Дорога от норы под выворотнем до речушки и обратно превращалась в настоящее испытание. Расстояние в пять метров растягивалось на милю.