Питирим

- Церковь не острог, не обитель муки, а ты обратил ее в сосуд горчайших испытаний, отвращаешь от нее людей. Не хочу преклоняться лицемерием.

- Наказать и вразумить богохульников нашего града, закоснелых раскольщиков, врагов церкви и государя, обуздать вольницу и бесчинствующих - долг епископа. Ты же, юноша, находясь между чувственностью и нравственностью, между крамолой и юношеской верой в благость божью, опаснее богохульников и еретиков, и дать волю такому без покаяния епископ не может... Он - слуга царя. "Несть бо власти, аще не от бога". Повинуйтесь во всякой страсти владыкам не только благим и кротким, но и строптивым... А наш православный государь, великий Петр, законодавец, многие препятствия преодолевающий ради блага народа, служит нам светочем и в делах церкви...

Затем Питирим сделал шаг вперед и, сощурив глаза, спросил:

- Винишься?

- Нет, - громко ответил Софрон.

- Опомнись! Бойся будущего. Опровергая меня, колеблешь к падению все государство. Не задумано ли чего у тебя и у твоих товарищей на персону его величества? Нет ли каких тайных помыслов? Жалея тебя, говорю: винись!

- Нет! - еще громче ответил Софрон. - Не знаю, в чем виниться.

Тогда Питирим взял свечу у одного из чернецов и сделал знак им, чтобы ушли.

Оставшись наедине с Софроном, Питирим приблизился своим лицом к его лицу.

- Не винишься?

- Нет.

Питирим, понизив голос:

- А не мечтал ли о бегстве из Нижнего? Не слыхал ли чего о царевиче Алексее? Нет ли у тебя друзей из беглых мужиков?

- Нет, - смутившись, ответил Софрон.

- Не теряй достоинства, будь честен и храбр. Понеже ты силен, ноги твои прямы и тверды, чего же ради притворяться хромым? Укрась гордость свою благородным честолюбием... Тернии не пугают правых, и ты убоялся... Скрывал ли ты желание бежать из духовной школы, из Нижнего, на вольное Понизовье, или нет? Отвечай точно, без лукавства.

- Не слушай доносчиков. Корысти ради они предают других.

Питирим странно засмеялся. Некоторое время помолчал, хитро посматривая в лицо Софрону.

- Хочешь ли ты знать, кто на тебя доносчик? - стукнул Софрона по плечу Питирим.

- Кто?

- Невеста твоя, Елизавета... Ты хотел с ней бежать?

Софрон откачнулся, будто на него плеснули кипятком.

- Елизавета?! - прошептал он, поднявшись с земли во весь рост. - Нет. Не может того быть.

Питирим пристально наблюдал за ним. Челюсти епископа двигались от волнения, щеки его загорелись румянцем, глаза сузились. Два великана замерли один против другого. Но вдруг произошло то, чего не ожидал епископ. Софрон бросился на епископа, вышиб свечу и в темноте стиснул его своими закованными в железо руками. Питирим захрипел. Но он тоже был силен. Быстро освободился он от объятий Софрона и во весь голос крикнул чернецов. С чернецами прибежали и два пристава, караулившие колодников.

- Блажени плачущие, яко тии утешатся, - обтирая на лице пот, сказал Питирим, вскинув неожиданно из-за спины шелепы*. Софрон грохнулся наземь, запутавшись в цепях, и закрыл лицо руками.

_______________

*аШаеалаеапаыа - многохвостовая плеть, иногда с железными

наконечниками, обычно употреблявшаяся в монастырских тюрьмах.

По-звериному задвигались белки епископа. Спина его изогнулась, как у готового к прыжку хищника.

Софрон не издал ни единого стона. Чернецы отвернулись: они не должны ничего видеть, они не должны знать, что это их епископ, святой отец. Они обязаны только светить, боком выпячивая руки со свечами. Они знают порядок. Не первый раз. И шелепы они носят за преосвященным в глубоких карманах рясы, всегда наготове, не ведая, кому и когда последует битие.

- Аллилуия!.. - провозглашает епископ.

- Аллилуия, аллилуия, аллилуия, слава тебе боже! - тянут, отвернувшись от епископа, смиренные чернецы.

Питирим снял с себя крест и отдал одному из приставов. Развязал на подризнике шитые серебром поручни. Торопливо засучил рукава, и удары шелепами один за другим с новой силой посыпались на окровавленного Софрона.

Через некоторое время Питирим остановился и, тяжело переводя дух, спросил:

- В похвальных словах к смертному убийству рудоискателя на реке Усте, Антона Калмовского, винишься?

Софрон, закусив губы, молча смотрел исподлобья на своего мучителя.

- Разбойников Климова и Евстифеева с мерзопакостною жонкою Анною до колодничьего железа знал, а может, не знал?

Софрон молчал.

- Говори правду, попав в Духовный приказ. Не покаешься - на плоте повешу и вниз по Волге пущу.

- Не ведаю и слыхом не слыхивал я о разбойниках Климове, Евстифееве и о жонке их Анне ни теперь, ни допрежь, а за правду и свою честь готов погибнуть во всякое время, - смело говорил Софрон, хотя голос и изменял ему, душила боль, падали силы.

- Аминь! - закончил вдруг епископ. И запел громко и хрипло:

- Тебе, бога, хвалим, тебе, господа, исповедуем...

Чернецы подхватили молитву и медленно, с пением двинулись к выходу из каземата. Пели громко, задрав бороденки, стараясь перекричать один другого. Опять с пронзительным визгом захлопнулась чугунная дверь, и снова загремели железные засовы и ключи. Медленно уплывало вдаль унылое пение монахов.

Софрон потерял сознанье.

XIII