Питер Брейгель Старший

Один из больших знатоков творчества Брейгеля, Карл Тольнаи, толкует этот рисунок как сатирический. С этим трудно согласиться. И взрослые ученые и юные ученики серьезно, даже упоенно заняты своим делом. Нам кажется, что художник не иронизирует над их увлеченностью, а разделяет ее.

Книжная латинская начитанность, позволявшая процитировать древнего автора, не была редкостью во времена Питера Брейгеля. Куда реже встречалось понимание того, что алхимия — лженаука, а еще более редким было представление о важности наук, построенных на измерениях, на точном счете, — свидетельство возможной близости к главным и передовым воззрениям века. XVI век был веком дальних путешествий, для которых требовались познания в астрономии и точные карты, он был веком, когда ученые начали не только умозрительно рассуждать, но и считать, измерять, чертить и взвешивать.

В Нидерландах науки развивались особенно успешно. Здесь работал, например, географ Меркатор, создавший новую систему изображения земли на картах, так называемую меркаторскую проекцию. Это было открытие, сохранившее свое значение на века. Нидерландские ботаники закладывали едва ли не первые в Европе ботанические сады, медики изучали лекарства и делали операции.

Где, у кого увидел Брейгель циркули, астролябии, точные весы? А ведь это изображено на рисунке! Кто растолковал ему, что музыкальный строй имеет математические основания, позволяющие изобразить занятия музыкой на листе, посвященном измерениям?

Чтобы такой лист мог появиться, какое-то время его жизни должно было пройти среди людей, посвятивших себя занятиям геометрией, астрономией, математикой.

Когда мы подойдем далее к рассмотрению картины «Вавилонская башня», мы увидим, что «Temperamentia» отнюдь не случайна для него. «Вавилонская башня» показывает его интерес к строительной технике и прикладной механике. Изображения блоков, полиспастов, ступальных колес, которые есть на ней, сделаны человеком, хорошо разбирающимся в том, как работают эти механизмы и машины.

Где, когда приобрел он столь явственный интерес к точным наукам и прикладным знаниям? Этого мы не знаем. Но он несомненен так же, как несомненны познания Брейгеля в этих областях.

Добавим еще, что молодым человеком Брейгель отправился в далекое путешествие — оно вряд ли было бы возможным, если бы он не знал ни одного языка, кроме родного. Словом, мы должны предположить, что кроме запомнившейся ему и сатирически изображенной им школы в его отрочестве и юности были годы не только профессионального художественного, но и более широкого учения. Это, а наверное, и люди, с которыми он был близок, сделали его человеком образованным, и образованным не схоластически, а в духе новой образованности XVI века. Когда и с чьей помощью это произошло, можно только гадать. Скорее всего, объяснение нужно искать в самом духе времени и в воздухе страны, где многие художники были одновременно и строителями, где уже стала возможной едкая насмешка над алхимией, где глобус и компас были уже не диковинкой, где складывалось уважение к ученым, дерзающим измерять земную твердь и небесный свод.

IV

Мы не можем восстановить маршрут, которым юный Питер из лимбургской деревни Брейгель, что подле города Бре, добирался до Антверпена, и сколько времени длилось его путешествие. Это зависит от того, избрал ли он с самого начала Антверпен своей целью или попал туда случайно после долгих странствований. И та и другая возможность одинаково вероятны; психологическая окраска их различна. Можно вообразить, что, начав рисовать в родной деревне, он услышал от кого-нибудь из бывалых людей, сколько мастеров этого дела живет в славном городе Антверпене и какие там собраны замечательные картины, и сразу же решил: в Антверпен! Тогда этот путь выглядит дорогой, по которой, нигде не задерживаясь, шагает юноша, рано ощутивший свое призвание и стремящийся к цели. Но можно представить себе, что он оставил родную деревню и родную округу, не зная твердо, куда и зачем идет, и только силою обстоятельств оказался в Антверпене.

Обе канвы одинаково искусительны для того, чтобы вышить по ним узор фантазии, но обе, увы, одинаково не поддаются обоснованию. Одно можно сказать определенно: краток или долог был его путь по времени, на этом пути он непременно должен был повидать много интересного.

Пейзаж Нидерландов необычайно густо заполнен большими и малыми городами. Брейгель никак не мог миновать нескольких городов с крепкими городскими стенами и прочными воротами, с высокими башнями церквей и ратуш, с крутыми сизовато-коричневыми черепичными крышами узких по фасаду и высоких домов. Он не мог не заметить, что горожане отличаются в этих городах и нарядом и говором и что в разных городах по-разному смотрят на пришельцев из других мест. Его деревенский говор должен был обращать на себя внимание, костюм тоже. Если путь его был долог, все это могло сгладиться, если он шагал прямо в Антверпен, он еще мог принести в волосах запах родной округи, на башмаках — пыль сельских дорог.