Пистолет

И мысль эта обожгла меня, одинокую, в кресле, кошками исцарапанном, льдом и смехом и ужасом.

Государственная власть – игра. Оськина дворовая революция – игра.

Только одни сидят в Кремлях, а другие – в нищих бункерах. Вся разница.

Кто кого переиграет.

Они, молодые, играют в свою революцию. Им здорово, им важно носить кожаные черные куртки; разбрасывать листовки: “ВСЕОБЩАЯ ЗАБАСТОВКА!” – или: “ЗАПАСАЙСЯ ПРОДУКТАМИ ВПРОК ВО ВРЕМЯ КРИЗИСА!” Они играют в митинги, на которые издали смотрят три старушки, а разгонять смешно и организованно выходят тучи омоновцев с прозрачными щитами и резиновыми дубинками в руках. Зато те, кто сыграл в революционный митинг или там в Марш несогласных, становятся тут же героями игры: они обыграли тех, ненавистных, соперников! Они сделали ход!

Они. Мы. Сделали. Ход.

Ход конем? Ход слоном?

А ну-ка, вот она, черная карта пошла! На тебе туза! А?! Что?! Нечем крыть?!

Они хотят выиграть; и они, играя, на самом деле всерьез думают, что противнику будет нечем крыть.

Они играют и догадываются, конечно, краем сознанья догадываются все-таки, что это игра, что это просто игра такая, революция, политика, черная партия, русский экстрим, – но дальше запретного края они эту мысль не пускают, они выскребают из себя ее красный зародыш, ведь все должно быть всерьез и взаправду, и они живут правдиво, не упрекнешь ребят во лжи, на полную катушку, во всю ивановскую!

Интересные у них игры, думала я, и кресло жалобно скрипело подо мной. Они играют в СССР, лишь родившись в нем, а не живши, – а то и не в нем совсем родившись, а на его костях. И легенда, мечта о стране, где текут молочные реки и торчат над ними кисельные берега, где доктора тебя лечат бесплатно, а учителя бесплатно тебя учат уму-разуму, пусть даже двойки ставят, да ведь они же бесплатные! – где добрый дядя-милиционер никогда не выстрелит в тебя, пьяный, из табельного оружия в гастрономе, где таксист не изнасилует тебя на пустыре, показав нож за рулем, где со счета на счет не перекачиваются призрачные, пустые, миллионные деньги, – виртуальные деньги, царство ваше настало, а наше-то где?! – где добрый почтальон в срок доставит тебе телеграмму, распишись здесь и вот здесь, а родители твои, потому что в твоем городе никаких, к чертям собачьим, хороших продуктов к празднику не купишь, собираются, веревкой подпоясываются и едут в Москву, разгонять тоску, и из Москвы этой, белокаменной и златоглавой, приезжают, затаренные по уши, волокут в руках и в зубах – чемоданы! баулы! сумки! авоськи! свертки пахучей, вкуснячей снеди – из сеток торчат изумрудные хвосты ананасов, в сумках перекатываются копченые колбасные палки, и баночки камчатской икры – да неужели это возможно?! – вот они, и там, внутри, под жестью, красные катышки рубинов-турмалинов-гранатов, соленых, как слезы, на вкус, – а разве рыбы плачут, мама?!.. – и связки свежайших сосисок, на морозе-то не успели протухнуть, пока из столицы везли, а в поезде я проводницу попросила, она под пол вагона, в ледник, спрятала… – тут и сыры, опять со слезой, и сыры, бедные, плачут, и настоящие гранаты, из Ташкента, розово-малиновые, чуть подвяленные, и вафли и зефир, и даже горячего копченья – бревно осетрины! “Это из “Елисеева”, – говорит мама, снимая заиндевелую шубку. А мы, дети, не знаем, кто такой Елисеев, мы зверьками лазаем по сумкам и чемоданам, мы веселимся: вот это Новый год у нас будет! В Горьком в магазинах ничего нет, зато мама с папой из Москвы все привезли! Все-все-все!

И эти конфетки, “Белочка”, и эти, “Мишка на Севере”, и эти, с ромом, “Столичные”, и эти, “А ну-ка отними!”, мы положим в хлопушки… в самодельные хлопушки…

Но ведь наши молодые не знали этого праздника, этой игры, когда в городе ничего, а на столах – все! Откуда? Это тоже была игра. Игра взрослых. Кто где достанет. Кто живей отоварится.

Они думают – Советский Союз был раем на земле. И рай этот во что бы то ни стало надо вернуть.

Что с нами будет, если они его – вдруг – вернут?

Ну, предположим, они выиграют этот матч. И СССР вернется. Союз нерушимый республик свободных! Сплотила навеки великая Русь…

Да гимн-то у нас тот же. Да тюрьмы у нас те же. Нашли чем пугать! Нас не запугаешь. Мы играли во всякие игры. Мы в лицо видели любую, самую страшную правду.

Они вернут не СССР. Они вернут просто названье. Надпись. Крупный черный шрифт на красном транспаранте. Красные буквы на черном плакате.

А, вот еще: черный серп и молот в белом круге на красном фоне.

Это у них, у игроков, знамя такое. И нашивки такие на рукавах.

Нет, всерьез, всерьез они играют! Всерьез думают, что государство победят! Положат на обе лопатки! Завалят, как быка!

Плохая игра. Не завалите, ребята. Потому что каждый из вас завтра повзрослеет. И вы не захотите ни выстрелов, ни крови, ни сражений: у вас, у каждого, будут жены, семьи, дети, и вы испугаетесь, что детей ваших в вашей кровавой игре, в ее диком финале, в эндшпиле – убьют, намеренно или случайно.