Пистолет

Мачехи не было дома. Отца тоже. На столе стояла полторашка недопитого пива и лежал хвост вяленого леща.

– Недопитое пиво, недобитый кома-а-ар, – пропел Культпросвет. – Пацаны, я вот что пришел.

– Видим, прикидом хвастануть пришел! – выкрикнул Белый и потянулся за рыбьим хвостом.

– Не в этом дело. – Культпросвет поморщился. – Никогда не дослушают.

– Слушаем, – сказал Осип и ливнул себе пива в щербатую фаянсовую кружку.

– Художники тут, из Центра современного искусства, один неслабый проект делают. Называется «Анестезия». И мы…

– Ха, ха! – Белый обсосал соленый хвост несчастного леща. – Анестезия! Белые бинты! Все ранены! Доктора сюда!

– Э, нет, все мертвы, живых нет! И некого лечить! Некого – обезболивать! Боли нет! – хохотал Кузя, хлебая пиво из стакана.

– Анестезия, кто придумал такое поганое название? Кто там куратор всей этой байды?

– Название хорошее, – сказал Культпросвет и сдвинул брови, что означало: «Молчать, сосунки». – Куратор хороший. Вы не дослушали. Я ухожу.

Повернулся. К двери пошел.

Кузя подбежал, за плечо схватил.

– Ты! Не кобенься. Ну веселые мы, вот и веселимся.

– Не веселые, а кривые.

– Ну кривые. Говори! Парни! Тиха-а-а-а!

Культпросвет встал в ораторскую позу, выкинул руку вперед и стал похож на бронзовый памятник Ленину на площади Ленина.

– Анестезия. Обезболивание. Лечить искусством. Искусство – бальзам на раны. Бальзам на душу. На раненую душу. Анестезия, наркоз. Все под наркозом. Уйти от вечной боли. Окунуться в кайф. В забытье. Забыться. Забыться и заснуть. Уплыть. В море радости. К призракам. В чудо. Которого нет. Все? Поняли?

– Да, хороша концепция выставки, – причмокнул Белый, рыбью косточку досасывая.

– И что дальше? – спросил Осип.

Культпросвет шагнул к столу, взял бутылку и допил пиво из горла.

– Блин, у тебя колокольчики на шнурках, – потрясенно сказал Белый, трогая завязки Культпросветовой куртки.

– Это прикольно, – сказал Кузя.

– Ты как корова, – сказал Белый. – Ну, как бык, прости. И ты заблудился?

Под легкий смешной звон пришитых к завязкам медных колокольцев глухо звучал Культпросвета голос:

– А дальше вот что. Уплыть. Это значит – лодка. Лодка, поняли? Лодка. Ее – смастерить. Ну, как объект. Ну, вроде как скульптуру слепить. Только не слепить, а связать. Из веток. Ну, из досок там сколотить. Вообще построить. Поняли? Построить и выставить.

– Где? – растерянно спросил Белый. Рыбий скелет выпал у него из рук и упал к ногам.

– Где, где! На колу мочало, начинай сначала! На проекте! Ну, на выставке!

Осип молчал. Пиво прибоем шумело в голове.

Он сказал тихо:

– Построить и выставить на выставке. И все? А если сначала построить, потом поплыть, а потом выставить? А?

Белый склонил голову набок по-птичьи, заинтересованно слушал.

– Это как – поплыть? – спросил Кузя.

– Поплыть? Где? Куда? – спросил Культпросвет.

Осип немного подумал. Совсем немного.

– Построим лодку, самую простую. Я знаю как, – он тоже нахмурил брови, подобно Культпросвету. – Я расскажу вам. Мы с пацанами в Сибири строили. Когда я там жил. И по Енисею сплавлялись. Недалеко, правда.

– А почему недалеко?

Белый сосал спичку, как чупа-чупс.

– Лодка утонула.

– А вы? – Белый подмигнул белым глазом.

– А мы не утонули. Мы выплыли. Доплыли до берега, вода дико холодная. Грелись у костра. Лодку жалели. Она продырявилась.

– О горе, – холодно сказал Культпросвет. – Мне идея плавания нравится. Это тоже инсталляция.

– Что, что?! – крикнул Белый и выплюнул спичку.

– Инсталляция. Ну, это значит, объект. И притом не мертвый объект, живой. Лодка должна жить. Все верно.

Культпросвет подумал, поднял палец и для важности сказал еще раз, веско и громко:

– Все верно!

И Осип засмеялся и перевернул пустую бутылку.

Они нарубили в парке «Швейцария», на крутосклонах, спускавшихся к реке, деревьев для строительства лодки. Не деревья, а тонкие деревца, подростки. Такими они сами были недавно. Они не знали, что это за деревья. Может, осины. А может, молодые топольки. Зелено-серая, перламутровая кора. Ствол голый, и наверху – тонкие ветки.

Белый пнул берцем стволенок, пробормотал:

– И дереву не хочется умирать.

Осип придирчиво пощупал один свтол, другой, сгибал их, безжалостно гнул.

– Сломаешь! – сказал Кузя. Он курил, сидя на пне.

– Не сломаю. Важно понять, насколько они гибкие.

– Мы же не корзину вяжем, а лодку строим!

– Неважно. Почти корзину. Если хочешь – речную корзину.

Осип терпеливо объяснял парням гениальную идею. Костяк, скелет лодки связывается из длинных молоденьких стволов. Ветки идут на то, чтобы сильнее, крепче затянуть узлы. Никакого клея и никаких гвоздей. Только древесные узловины. И когда остов будет готов – обтянуть его целлофаном. «Чем, чем?!» – возмущенно крикнул Белый. «Чем слышал, – спокойно произнес Осип, – целлофаном. Несколькими слоями целлофана. Он не пропускает воду. Трехслойный – выдержит нашу тяжесть, не бойся». Белый фыркнул как кот: «Теперь я понимаю, почему ваша енисейская лодка гробанулась. Любой корягой ткни в нее – и все, дырка! И привет!»