Письмена нового времени (CИ)

Да и вообще чудесны критерии, по которым в наши нелегкие дни определяются достоинство литературного произведения, уровень ценностных характеристик. Например, Ирина Каспэ («Книжное обозрение». 2005. № 36–37) приводит обзор критики о романе лауреата премии «Национальный бестселлер» Михаила Шишкина «Венерин волос». Каспэ пишет, что роман «по почти единодушному признанию критиков «сложный». Более того, мастерски сделанный, «профессиональный», принадлежащий «высокой литературе» или, точнее, обладающий всеми ее признаками». Из критических цитат, которые приводит сотрудник «Книжного обозрения», для нас интересны высказывания Михаила Трофименкова («Коммерсант». 20 июня): «У людей, несовместимых по вкусам и идеологии, есть общее: неистребимое представление, какой должна быть «настоящая литература» — мудреной, длинной, скучной и начетнической» — и Павла Басинского («Политический журнал». 2005. № 23/74), теперь уже о самом авторе: «Шишкин ведь очень культурный человек». Определение «культурный человек» распространяется и на произведение, априорно ставя его в другие, надкритические рамки. «Культурному человеку» многое можно простить.

Согласитесь, интересен терминологический аппарат в самих этих определениях «хорошей», «качественной» литературы. В итоге и получается, что за всеми этими полуучеными разговорами маячит, по словам Василия Шевцова, одно-единственное стремление «говорить в первую очередь о себе самом и о своем уязвленном сознании» («Долой экспертов!», «Ex libris НГ». 2007. 11 января)…

В ситуации размывания эстетических, этических границ критик зачастую принимает позу кондового литературоведа, для которого любой текст — полноправный объект изучения. Отсюда и отношение к нему довольно механистичное — это данность, которую хочешь не хочешь, а принять надо. В результате чего вновь аксиомой — высказывание, набившее оскомину: о вкусах не спорят. Спорят, вот в чем дело! Иначе зачем тогда критика, как, впрочем, и само художественное творчество — ведь элементарно, для начала нужно отделить вкус от безвкусия, зерна от плевел. Только после того, как эта критика-золушка переберет все сундуки с зерном, тогда и дорога на бал откроется — на свое концептуально оформленное высказывание, которое, к слову говоря, ограничено рамками полуночи — объективной данности, оформленной в художественное произведение. Вообще, в этих хитросплетениях законов сказочного жанра очень много тупиков и лабиринтов, и, принимая те или иные правила игры, критик всегда рискует попасть в ловушку, в полную зависимость от объекта анализа. Уже упоминавшаяся здесь Елена Невзглядова («Дочь будетлян») протестует: «Считаю ненужным и даже вредным анализировать произведение, становясь на точку зрения автора, по законам, которые навязывает авторский замысел», после чего, естественно, критики начинают себя вести «как адвокаты, профессия которых обязывает защищать обвиняемого при любых обстоятельствах» («Вопросы литературы». 2006. № 5. С. 123). Так постепенно и попадаешь в зависимость — адвокатом определенного круга авторов, произведений, то есть довольно ангажированной личностью.

С другой стороны, есть риск попасть в иную крайность — полного удаления от реальности произведения. Довольно странно, когда произведения начинают восприниматься исключительно по законам, созданным самим критиком, подгоняться под определенную концепцию в качестве примера к аргументации.

Конечно, все личности, все творческие индивидуальности обозначают сферу своих жизненных интересов, свою территорию. В бизнесе это называется поиск своей ниши. Но отсюда и выходит, что поиск собственного пространства приводит к отвлечению от главного; именно поэтому «полное попрание искусства и вину за «теракт» в поэзии следует взять на себя редакторам и критикам. Они попустительствуют небрежности и развращают сочинителей» (там же. С. 130).