Они не пришли на его регистрацию в Кембридже. Да и как они могли прийти, если Элгин назначил этот день на субботу. Была Луиза в шелковом платье, цвета слоновой кости с серебряной лентой на голове. Ее лучшая подруга Джанет с фотоаппаратом и кольцами. Был еще лучший друг Элгина имени которого он не мог вспомнить. Был Элгин в несколько тесноватом ему костюме, взятом напрокат.
"Понимаешь" - сказала Луиза, "Я знаю, что он чувствовал себя защищенным рядом со мной, потому что я могла контролировать его, потому что я должна была быть одной из тех людей, кто несет за него ответственность".
"А как же он? О чем он думал?"
"Он знал, что я красива, что я как трофей для него. Он хотел чего-то яркого, но не вульгарного. Он хотел вступить в мир и сказать : "Смотрите что у меня есть".
Я думаю об Элгине. Он очень известный, очень скучный, очень богатый. Луиза всех очаровывает. Она принесла ему внимание, связи, она готовит, она украшает дом, она умна и; кроме того, она красива. Элгин был неуклюжим и не подходил ей. В том, как к нему относились, была определенная доля расизма. Его коллегами были в основном те молодые люди, с которыми он учился и которых, в глубине души, презирал. Конечно, он знал других евреев, но в его профессии, все они были чересчур удовлетворенные, культурные, либеральные. Они не были ортодоксами из Стамфорд-Хилла, и они не были в ситуации, когда единственной защитой между ними и газовой камерой был незаконно захваченный полу-особняк.
Элгин никогда не говорил о своем прошлом, и постепенно, рядом с Луизой, оно потеряло значение. Он стал чересчур удовлетворенным, культурным и либеральным. Он ходил в оперу и покупал антиквариат. Он шутил по поводу Фрамеров и мацы и даже избавился от своего акцента.
Когда Луиза советовала ему поддерживать связь с его родителями он посылал им рождественские открытки.
"Это все из-за нее" - говорил Исав, стоя за темным прилавком. "Проклятие лежит на женщине со времен Евы".
И Сара полируя, сортируя, штопая, прислуживая, ощущала это проклятие и с каждым днем все больше теряла чувство собственного достоинства.
"Привет Элгин" - говорю я в тот момент, когда он заходит в кухню в своих синих морских бриджах (размер М) и своей поношенной синтетической рубашке (размер S). Он облокачивается на печь и выстреливает в меня стокатто вопросов. Это был предпочтительный для него способ общения, это означало, что он не хочет выставлять себя.
Луиза резала овощи. "Элгин уезжает на следующей неделе" - сказала она, прерывая поток его речи так искусно, как если бы он был дыхательным горлом, которое она перекрыла.
"Верно, верно" - сказал он весело. "Есть кое-какие документы, которые нужно передать в Вашингтон. Вы были когда-нибудь в Вашингтоне?"
Вторник, 12 мая 10:40. Рейс Британских авиалиний в Вашингтон, объявленный готовым к взлету. Вот и Элгин в бизнес-классе с бокалом шампанского и в наушниках, слушающий Вагнера. Бай-бай, Элгин.
Вторник, 12 мая 1 час дня. Тук-Тук.
"Кто там?"
"Привет Луиза".
Она улыбается. "Как раз к обеду".
Сексуальна ли еда? "Плейбой" регулярно на самых видных местах помещает истории о спарже и бананах, и диком луке, и цукини или о том, как смазывать себя медом или шоколадным мороженым. Однажды мне довелось купить какой-то эротический крем для кожи с искусственным ароматом Пина-Колада и вымазаться им с ног до головы, но это только вызвало раздражение на языке моей любовницы.
И еще есть - ужины со свечами, и все эти подозрительно косящиеся на вас официантки в жилетках, с огромными перечницами в руках. А также обычные пикники на берегу, которые срабатывают только в том случае, если вы влюблены, иначе невозможно вынести присутствие песка во французском сыре. Главное это обстановка, вернее, так мне казалось, пока мы не стали есть вместе с Луизой.
Когда она подносила ложку к своим губам мне так хотелось стать этим обычным кусочком нержавеющей стали. Я с радостью поменяю всю свою кровь на пол-пинты овощного соуса. Позволь мне быть ломтиками моркови, вермишелью, только для того, чтобы ты положила меня в свой рот. Я завидую французскому батону. Я смотрю как она ломает и смазывает каждый кусочек, медленно опускает его в свою чашу, дает ему пропитаться соусом и маслом, утонуть в темно-красной гуще, а потом быть воскрешенным вновь к великому удовольствию ее зубов.
Картофель, сельдерей, помидоры - все это она держала в своих руках. Когда я ем суп, я изо всех сил стараюсь ощутить вкус ее кожи. Она была здесь, что-то должно было остаться от нее. Я хочу найти ее в масле и в луке, обнаружить ее в чесноке. Я знаю, что она плюет на сковородку, чтобы проверить достаточно ли подогрелось масло. Это старый способ, каждый повар делает так, или делал. И поэтому, когда я спрашиваю ее, что она добавляет в суп я знаю, что она упускает самый важный ингредиент. Я попробую тебя, даже если только через еду.