Письма в Небеса

А вот ещё одна мысль, её высказал в своё время Иван Ильин, русский мыслитель: «Каждая некрасивая женщина может и должна стать красивою. Но — изнутри, только изнутри, не путём этих поверхностных внешних «поправок», которыми так безнадежно стараются наверстать упущенное внутри… и именно так, что всё упущенное и все «поправленное» без труда читается на лице. Каждая некрасивая женщина может и должна стать красивою. При этом она должна уйти в себя, в глубину, где она слышит пение ангелов».

Письмо 15 ПЕРЕВОДЫ С АНГЕЛЬСКОГО

Говорят, что Адам в Раю говорил стихами. Я в это верю. Не то чтобы он долдонил рифмовки вроде: «Я поэт, зовусь я Цветик…» — нет! Нет, ни в коем случае! Но речь его была так возвышенна, певуча и красива, как не представить теперь и гениальнейшему из земных поэтов. Что бы он ни говорил — с уст его слетала великая песнь, оживлённая близким Божиим присутствием. И рождалась эта песнь легко, без малейшего усилия, без тех томительных трудов, которые знает всякий, берущийся ныне за стихосложение.

Но и долго ещё после изгнания из Рая песенное, поэтическое вдохновение было человечеству куда доступнее, чем теперь, и долго праведные потомки Адама и Ноя могли слагать дивные песни, недоступные нам, грешным…

Этот дар не потерялся совсем в роду людском, — он порою вспыхивает в нас, но с каждым новым столетием всё реже и реже…

…В Х веке в Византии жил монах по прозванию Симеон. Он происходил из богатой семьи, был человеком учёным и с ранней юности ценимым при императорском дворе, но всё оставил — и богатство, и честь — и удалился в монастырь, затем что по-настоящему желал только одного: общения с Господом. Только молитва доставляла ему радость, только в хождении пред ликом Господним видел он смысл своей жизни. Уйдя от мира, он продолжал искать ещё большего уединения: мало общался с братьями-монахами, молчал, таился… По ночам приходил в тёмную церковь или на кладбище — продолжал молитвы, начатые днём… И Господь слышал его, и Дух Святой в виде светящегося облака нисходил на молящегося Симеона.

Тут мы сразу отметим: Симеон ничем не походил на иных церковных фантазёров, которым ничего не стоит вообразить и светящиеся облака вокруг себя, и Ангелов, и святых, беседующих с ними… Эти люди не умеют и не хотят отличать свои придумки от действительности, кичатся собственным воображением, — а оно порою играет с ними весьма злые шутки…

Но Симеон действительно, а не в воображении своём беседовал с Богом, и Дух Святой поистине нисходил на него. И Симеон постепенно начинал преображаться, как преображается всякий истинный подвижник, и речь его становилась великой песнью.

«Оставьте меня одного заключённым в келии; отпустите меня с одним Человеколюбцем — Богом; отступите, удалитесь, позвольте мне умереть одному перед лицом Бога, создавшего меня.

Никто пусть не стучится ко мне в дверь и не подаёт голоса; пусть никто из родных и друзей не посещает меня.

Никто пусть не отвлекает насильно мою мысль от созерцания благого и прекрасного Владыки…

Оставьте меня, я буду рыдать и оплакивать те дни и ночи, которые я потерял, когда смотрел на этот мир, смотрел на это солнце и на этот чувственный и мрачный свет мира, который не просвещает душу…»

Это, к сожалению, только перевод… Святых Отцов у нас переводят или богословы, ничего не понимающие в поэзии, или (гораздо реже) поэты, ничего не понимающие в богословии. А подлинное богословие — это высокая, высочайшая поэзия… Одним из первых, кто явно показал это миру, был монах Симеон, игумен монастыря святого Маманта, прозванный Новым Богословом.