Письма с войны

Еще я получил от отца, тоже сегодня, двадцать сигарет, хороших, немецких; они действительно чуточку взбодрили меня, потому что последние недели дела с куревом обстояли очень скверно.

[…] как бы то ни было, но мы влачим здесь жалкое существование; число обитателей нашего жилья увеличилось вдвое, и все это сильно действует на нервы. Надо ведь не только хорошо знать людей, но суметь еще и вытерпеть их, а я определенно не самый терпимый…

Сегодня я не очень расположен к «письменному разговору», нельзя сказать, что я несчастен, но я сыт по горло этой жизнью. […] Здесь, у моря, всегда прекрасно; мне только хочется пожелать, чтобы до моего отпуска нас не перевели отсюда. Надеюсь, все вы не слишком испугались, когда услышали об английском десанте; мы тут вообще ничего не заметили.

[…]

* * *

Западный фронт, 24 августа 1942 г.

[…]

Только что получил твое письмо от вторника, день английского налета; я очень рад, что ты не слишком волновалась; полагаю, ты уже знаешь, что нас это не коснулось. Вообще-то нечего переживать из-за подобных сообщений, которые, вероятно, появятся еще; легко ничего не бывает…

Сегодня я несказанно устал; до позднего вечера мы занимались тяжелой работой под палящими лучами солнца, поэтому я хочу пораньше лечь спать, так как в два часа ночи мне опять предстоит стоять внизу на посту до самого рассвета; в последние дни погода снова улучшилась, но мы ужасно измотаны, поскольку нет ни одной ночи, чтобы мы спали положенные часы, и тем не менее я рад, что мы все еще здесь, на передовых позициях, тут время проходит быстрее, что же до строевой подготовки, то она бывает редко и очень короткая; напиши мне, пожалуйста, получили ли вы мыло, что я вам послал, четырнадцать кусков; я послал его задолго до почтовой бумаги и зубной пасты; денег пока хватает, вот только никак не могу, к великому сожалению, раздобыть кофе для матери; если все же удастся найти, тогда я, естественно, окажусь на мели, потому что здесь он ужасно дорогой; может, вам прислать еще пишущей бумаги? Вчера послал Тильде, Альфреду и тебе по целой пачке, а отцу немного сигар. […]

После налета англичан решение об отпуске снова отложили, но я не теряю мужества и, в первую голову, надежды, что когда-нибудь у нас начнется наша совместная жизнь…

Еще три дня, и настанет четвертый год моей службы.

Надеюсь, вам не очень досаждают авиационные налеты и прочие неприятности; а как вы питаетесь, что есть у вас из еды? Это по-настоящему беспокоит меня, и не потому, что мы, солдаты, вернемся домой с толстыми ряшками, а вы будете там ходячими трупами; напиши мне об этом. […]

Высылаю тебе и всем остальным вырезку из фронтовой газеты с побережья под Дьепом; у нас точно так же, как у них, один к одному; поначалу я подумал было, что это наш участок. […]

[…]

* * *

Западный фронт, 26 августа 1942 г.

[…]

Сегодня стоял на посту наблюдения восемь часов без перерыва, а через два часа должен опять заступить на пять часов в ночь; последние четыре часа простоял на холме Икара, совсем один в этот удивительно прекрасный летний вечер; редко бывает так красиво; воздух, как бархат, теплый, напоенный фантастическим летним ароматом; жаль только, что стемнело, иначе я писал бы прямо на улице; в будке ужасно темно и грязно и мухи, целые тучи мух, никто не удосуживается даже подмести пол; я занимаюсь этим почти ежедневно, но сегодня у меня нет на это времени; удивительно, сколь мало можно положиться на своих товарищей. Однако не об этом я хотел написать тебе. […]

В облачном небе над холмом с его чудесными лугами висит в легкой дымке луна, мягкий, как шелк, воздух поистине околдовывает; над морем стоит густой плотный туман, так что видимость всего на километр-другой, весьма опасная для нас погода!

Последние часы на посту были невероятно прекрасны; стоишь себе один-одинешенек на вершине холма, окруженный непривычной тишиной посреди благоухающих летними травами лугов, а перед тобой море, только море; по правую сторону от тебя бухта шириной десять километров, песчаный берег, изрезанный во время прилива многочисленными ручейками и лужицами, и крошечные, как муравьи, люди, копошащиеся в песке; мне доставляет огромное удовольствие наблюдать в бинокль за каждым в отдельности, изучать его походку и вглядываться в лицо, когда он подходит ближе, не ведая, что ему смотрят прямо в физиономию; и солнце, солнце, уходящее за горизонт над Англией; следить в бинокль за солнцем — поистине редкое, ни с чем не сравнимое наслаждение; все пространство, выхватываемое окулярами, залито багряным, теплым сиянием, а над морем… огромный, раскаленный, причудливый мост из последнего отблеска света. […]