Письма Плиния Младшего. Панегирик Траяну

(44) Как полезно человеку достигнуть хорошего через плохое! Ты жил вместо с нами, подвергался общим опасностям, испытывал страх: такова была жизнь ни в чем не виноватых людей. Ты знаешь и сам испытал, насколько ненавидят дурных принцепсов даже те, которые их портили. Ты помнишь, чего ты привык вместе с нами желать, на что жаловаться. Теперь ты сам, будучи принцепсом, руководишься мнениями частного лица, проявляешь себя с лучшей стороны, чем государь, какого бы восхваляли. Поэтому мы так теперь избалованы, что если раньше самые большие наши нежелания сводились к тому, чтобы иметь принцепса лучше самого плохого, теперь не можем мириться ни с каким, как только с наилучшим. Нет никого, кто настолько не знал бы самого себя и тебя, чтобы желать занять твое место после тебя. Легче будет фактически найтись преемнику тебе, нежели встретить такого человека, который бы этого для себя желал. Кто добровольно возьмет на себя всю тягость твоих забот? Кто не побоится сравнения с тобой? Ты сам испытал, как тягостно быть преемником хорошего принцепса, и пытался отказаться, уже будучи усыновлен. Разве легко и малый составляет труд подражать тебе в том, чтобы никто не платил за свою безопасность позором? Всем обеспечена жизнь и притом достойная, и не считается больше мудрым и не вызывает восхищения тот, кто проводит жизнь в безопасности. При таком принцепсе награды добродетелям даются такие же, как при свободе [т. е. республике]; и вознаграждение за добрые поступки человек находит не только в своем сознании. Ты любишь стойкость граждан; правдивых и деятельных ты не подавляешь и не стесняешь, как другие, но поддерживаешь и возвышаешь. Полезно быть добродетельным, если считается вполне достаточным для человека, чтобы он не вредил. Таким лицам ты раздаешь почетные и жреческие должности, провинции, они процветают от дружбы с тобой, от высокого твоего мнения о них. Подобные награды за усердие и бескорыстие возвышают людей, подходящих к этим качествам, а неподходящих заманивают. Воздаяние за добро и за зло делает людей добрыми или дурными. Немногие настолько сильны духом, чтобы — везет им в жизни или нет — добиваться доброго или избегать дурного; остальные, поскольку ценою отдыха является труд, ценою сна — бодрствование, а роскоши — воздержание, добиваются всех этих благ такими же средствами, какими видят, что добиваются другие, и каковы те, таковыми же хотят быть и казаться и сами, а стремясь к этому, такими и становятся.

(45) И прежние принцепсы, исключая твоего отца, да еще одного или двух, — и то я много сказал — больше радовались порокам, нежели добродетелям граждан; во-первых, потому что каждому нравится в другом узнавать свои свойства, наконец, они считали более выносливыми для рабства таких людей, которым и не подобает быть ничем другим, как рабами. В их руках они сосредоточивали все блага, людей же благонамеренных, державшихся в стороне от дел и в бездействии и как бы заживо погребенных, они возвращали в общество и в свет, только чтобы подвергать опасности доносов. Ты же выбираешь себе друзей из наилучших; и клянусь Геркулесом! справедливо, чтобы дороже всего хорошему принцепсу были те, кто был ненавистен дурным. Ты хорошо знаешь, как различны по своей природе деспотия и принципат; итак, именно тем особенно дорог принцепс, кто больше всего тяготится деспотом. Поэтому ты выдвигаешь на видные места в качестве образцов и примеров тех людей, образ жизни которых и характер тебе особенно нравятся, и потому до сих пор не брал на себя ни цензуры, ни надзора за нравственностью, что тебе больше нравится воздействовать на наши сердца своими благодеяниями, нежели исправительными средствами. Да я и вообще не знаю, не больше ли приносит пользы нашим нравам тот принцепс, который дозволяет людям самим исправляться, чем тот, который принуждает к этому. Мы легко поддаемся, в какую бы сторону нас ни вел принцепс, и даже — я бы сказал — мы во всем следуем за ним. Мы стремимся быть дороги именно ему, стремимся заслужить одобрение именно с его стороны, на что напрасно бы рассчитывали люди другого склада, и следовательно, оказывая ему такое послушание, мы приходим к тому, что почти все живем согласно нравам одного. К тому же не так уже плохо мы устроены, чтобы, умея подражать дурным принцепсам, мы не смогли подражать хорошему. Продолжай только, цезарь, действовать так же, и твои предложения, твои действия приобретут значение и силу постановлений цензуры. Ведь жизнь принцепса — та же цензура и притом непрерывная: по ней мы равняемся, она нас ведет, и мы не столько нуждаемся в применении власти, сколько в примере. В самом деле, страх — ненадежный учитель правды. Люди лучше научаются примерами, в которых главным образом хорошо то, что они доказывают на деле, что может осуществляться все то, чему они учат.