Письма об Испании

— ¿Y son así los hombres en su tierra? ¡Jesús, — qué miedo! (Так такие-то все мужчины в вашей земле? Христос, какой страх!).

— ¡Qué salero! — раздалось в толпе вослед веселым manolas.

Слово salero от sal (соль) непереводимо. Это самое лестное выражение, каким только мужчина может похвалить женщину. Оно выражает вместе и грацию, и ловкость, и удаль, и то, что парижане называют chic[17].

Ни одна улица в мире не представляет такого живого, ярмарочного разнообразия; около нас раздавалась тысяча криков разных разносчиков и продавцов, над которыми господствовал крик: «Холодная вода, сейчас из фонтана!» — «Agua fría, ¡de la fuente la traigo!».

Фонтанов в Мадрите много, но все они очень бедны водою (она проходит в них из гор Guadarrama). Несмотря на мраморных дельфинов и бронзовых черепах, желающих выбрасывать ее широкими струями, она только точится из них тонкими струйками. Множество водоносов сидят вокруг фонтанов с своими бочонками и жестяными трубками, проводят в них бедные струи фонтана. Очередь наблюдается свято, и у фонтанов никогда нет замешательства. Право на ремесло aguador (продавца воды) дается коррехидором, и для этого надобна репутация особенной честности; кроме того, получение права стоит денег, как все в Испании. При постоянных девятимесячных жарах Мадрита, при этом постоянном жгучем потоке солнца, какой испытываешь здесь, расход на воду должен быть ужасный; а при недостатке ее — она дорога. Кувшин воды, не очень большой, стоит почти гривенник^{55}. Днем спасаются от жару тем, что сидят, затворя ставнями все окна и балконы, в темноте; в эти часы малейшее движение воздуха обдает зноем. Есть особенного рода вазы из красной американской глины, которые с водою ставят в комнате для прохлаждения ее. Они удивительно вбирают в себя теплоту, и комната скоро охлаждается; но зато в ней начинает пахнуть сыростью… Но пора кончить.

Мадрит. Июнь.

Мадрит в волнении; все лавки заперты. Площадь Puerta del Sol занята солдатами и артиллериею. Со вчерашнего вечера караул в Casa de Correos подкреплен целым полком. Толпы народа, показавшиеся с вечера на Puerta del Sol с толстыми палками, вытеснены в окрестные улицы. Издано повеление генерал-капитана, запрещающее останавливаться на площадях и улицах; все улицы, ведущие к Puerta del Sol, пересекаются часовыми, так что я не мог сегодня пройти в Café de los amigos завтракать. Сегодня с раннего утра небольшие толпы народа стояли по улицам, примыкающим к Puerta del Sol, раздавались крики: Viva la constitución, viva la libertad, — ¡muera Mon![18] (министр финансов)^{56}. От времени до времени кирасиры прочищали улицы; тогда толпы рассыпались по прилежащим переулкам, но потом снова сбирались. Между народом иные сильно, со страстию говорили, — и махая палками, бледные, призывали толпы к нападению; но видно было, что присутствие значительной военной силы отнимало у безоружных всякую бодрость. Надо вам сказать, с чего началась эта попытка pronunciamiento. Теперешнее правительство держится войском. В каждом сколько-нибудь значительном городе только присутствие военной силы сдерживает народное недовольство; для этого правительство принуждено иметь под ружьем до 160 т‹ысяч› человек. Для этого нужны деньги; взаймы же больше не дают, а все государственные прииски отданы давно под залог. Осталось одно средство: увеличение налогов. Последние кортесы, в выборе которых участвовали только люди, преданные Христине, называющие себя «умеренными», — переделали конституцию; между прочим, ими же принят был закон и об увеличении прямых налогов с лавок, разных заведений и проч^{57}. Торговый и промышленный класс, видя, что по новому закону он должен будет платить почти вдвое против прежнего, просил королеву остановить исполнение закона до следующего собрания кортесов, объявляя, что в противном случае он должен будет запереть лавки и прекратить работы. Ответа никакого не было. Уже несколько дней Мадрит был в тревоге и, наконец, ни одна лавка не отворилась. Генерал-капитан приказал полиции отворять лавки насильно, объявив, что всякого ослушника будут брать и судить как нарушителя спокойствия и закона. И полиция принялась разбивать двери запертых лавок и сажать в тюрьмы хозяев, но потом, сообразив, что тюрем недостаточно для такого множества, объявила, что она будет брать только главных зачинщиков. Многие, во избежание убытка от разломанных дверей, прибили к своим лавкам объявление: «Эта лавка переносится».