Письма на волю

«…Скоро у меня второй суд. Это будет очень большой, интересный процесс, — писала Вера. — Мой первый суд, о котором ты уже знаешь, был по сравнению с этим совсем маленьким и продолжался только восемь дней».

В процессе «133-х» в числе основных обвиняемых вместе с В. Хоружей были руководящие работники КПЗБ Я. Черняк (Аронштам), С. Скульский, Р. Вольф, Ф. Карловский, Л. Ковенская, В. Свежбинский, К. Басинский, З. Пилипенко, А. Захарьяш и другие.

С тех пор прошло 32 года. Но время не изгладило в моей памяти пережитое и перечувствованное в те напряженные дни.

Это был один из самых крупных судебно-политических процессов не только в Западной Белоруссии, но и в Польше. Он отразил период революционной борьбы трудящихся Западной Белоруссии в 1924–1925 годах под руководством молодой, только что созданной Компартии Западной Белоруссии. Проходил процесс с 17 апреля по 28 мая 1928 года в окружном суде в Белостоке. В Польше господствовала в то время фашистская диктатура Пилсудского.

В первый же день, как только надзиратели начали выпускать нас во двор для передачи полицейскому конвою, более двухсот оставшихся в камерах политических заключенных запели «Смело, товарищи, в ногу»…

В ногу, правда, нам идти не пришлось: ехали в закрытых каретках. А вот духом-то мы были крепки.

Белостокская тюрьма находилась в 2–3 километрах от города. Нас, обвиняемых, ежедневно под усиленным полицейским конвоем в закрытых каретках возили в центр города, в здание окружного суда.

Это было интересное зрелище. Впереди шла легковая машина с офицерами полиции. По бокам шоссе гуськом двигались конные полицейские с винтовками. Сзади — полицейское прикрытие на грузовой автомашине с ручным пулеметом. В каретку с политзаключенными также садились полицейские.

Улицы, по которым мы следовали, патрулировались усиленными нарядами полиции. Среди прохожих снуют шпики, зорко всматриваются в людей, в их жесты, прислушиваются к возгласам собравшихся на тротуарах и в подворотнях людей. А мы едем. Из кареток на русском и польском языках слышны звуки известных революционных песен — «Интернационала», «На баррикады», «Варшавянки». Полицейские бессильны заткнуть нам рот.

Помню такой случай. Наша мужская карета, идущая вслед за женской, остановилась из-за неисправности мотора. Полицейский конвой разорвался. Нас высадили и, окружив плотным кольцом конвоя полицейских с винтовками наперевес, повели пешком. Мы шли, плотно сгрудившись, сосредоточенные, готовые ко всему. Как только вошли в рабочие кварталы, запели революционные песни. Полиция металась в дикой злобе, но ничего сделать не могла.

Сотни людей высыпали на тротуары, выглядывали из окон фабричных зданий и домов, вышли на балконы. Они приветствовали нас взмахами рук и платочков. Группа политических заключенных, сопровождаемая полицейским конвоем, превратилась в революционную демонстрацию. Такого зрелища давно не видел даже видавший виды революционный Белосток.

Наши песни, бодрое настроение не могли не произвести впечатления даже на некоторых полицейских. Вера как-то рассказывала в зале суда, что в последующие дни песни в их каретке уже не вызывали протеста конвоиров. Такое поведение заключенных им даже импонировало. Когда наши женщины запели популярную в те годы (а теперь забытую) песню «Нас не сломит нужда, не согнет нас беда, рок всесильный не властен над нами», то звуки ее заставили прислушаться даже находившегося в каретке полицейского. Окрикнув для вида поющих, он потом слегка толкнул Веру локтем и тихо сказал: «'Spiewajcie, 'spiewajcie jeszcze. Jaka ladna, psia krew, pie's'n»[91]. Потом мы стали замечать, что полицейских конвоиров, к которым за долгие дни процесса мы привыкли, начали заменять. К нам приставили новую охрану, чтобы уберечь полицейских от влияния наших песен, речей и разговоров.

Правительство Пилсудского стремилось судебным процессом «133-х» терроризировать и запугать революционных рабочих и крестьян, скомпрометировать и опорочить в глазах широкой общественности КПЗБ как партию, доказать, что ее политика чужда интересам трудящихся, оправдать свою политику социального и национального гнета в Западной Белоруссии. Такую линию вела прокуратура и буржуазная пресса, называя наш процесс «ликвидацией» КПЗБ.

Естественно, что мы, обвиняемые, не могли вести себя пассивно, не могли думать лишь о самозащите. Перед нами стояла нелегкая задача — разоблачить все намерения фашистского суда и прокуратуры. Свою линию мы согласовали с ЦК КПЗБ и получили одобрение. Выступать открыто как члены КПЗБ должны были лишь несколько человек, в их числе и Вера Хоружая.

С первого дня процесса мы стремились превратить судебный зал в революционную трибуну, показать, какие пытки и истязания применяет дефензива к арестованным в застенках Бельска и Петраш. Перед нами стояла задача — разоблачить инсинуации полицейских свидетелей и провокаторов, каверзные «доводы» прокурора. Суд ограничивал наши выступления, терроризировал подсудимых угрозами, некоторых удалял из зала заседания.