Письма на волю

Сегодня неожиданно получила твое письмо с политинформацией. Спасибо. О «Смелом» и «Сидорове» думаю, что ты написал воскресной почтой, жду ответа с твоим мнением. Может, «Сидоров» возьмется прописать наши паспорта? Сведения о подземных ангарах не подтвердились, есть только бомбохранилище на глубине 9 метров, почти в центре аэродрома, возле оврага и картофелехранилища…

У гестапо есть школа, учится до 50 чел., большинство девушек. Многие девушки уже работают. Скоро напишу снова для центра. У нас вовсе нет денег, если завтра не пришлешь, придется продавать часы. Твоя поездка в обком лишит нас связи недели на две. Нельзя пока одолжить советских и прислать? Здесь есть чудесные люди. Меня очень злит необходимость действовать медленно, но так вернее. Правда?

Вера.

Получено 26 октября 1942 г.

Очень беспокоюсь за воскресную почту… Принесла ли Тоня 2 письма? Присылай политинформации за истекшие дни, необходимость тебе понятна. С нашими документами жить невозможно. Надо, чтобы «Смелый» через «Сидорова» попробовал достать новые. Думаю, что за большие деньги это можно. Со своей стороны принимаю меры через верного посредника. Нужны деньги. Это опасно, но необходимо, иначе ничего не выйдет. Дуся[88] уже раз попалась во время ночной проверки. Спасло то, что ночевала у родного дяди. В общем необходимо изменить положение…

На аэродроме теперь постоянно находится около 50 самолетов, большинство «мессершмитты». Стоят очень тесно на поверхности. Почему давно нет наших самолетов? Жители очень просят прилететь. Это для них большая радость. Связного постараюсь найти. Тоню откомандируй в обком, рекомендуй в отряд.

Вера.

26 октября 1942 г.

Дорогие друзья мои! Сегодня на Смоленском рынке снова повешены три человека. На перекладине виселицы над их головами прибита доска с надписью на немецком и русском языках: «Мы украли хлеб и картофель, назначенный для германского населения, не потому, что были голодны, а потому, что хотели спекулировать, наживаться». Казалось бы, что гражданское население должно было с удовлетворением отнестись к этому новому акту «справедливого правосудия» и с благодарностью оценить «заботу» о нем германского военного командования. Но не эти чувства волновали гражданское население. Весь день перед виселицей стояла толпа. (Я сама, взволнованная и потрясенная, долго не могла уйти со страшного места.) При мне две пожилые женщины, поспешно подойдя к виселице, прерывающимися голосами начали вслух читать надписи. Когда дочитали до конца, одна из них сказала: «А как было на самом деле, кто его знает». И обе тяжело вздохнули. «Постепенно со всеми нами будет то же самое», — проговорил бородатый старик… К толпе подошли два немца, и все тотчас утихли. Немцы вынули фотоаппараты и долго старательно фотографировали и повешенных и толпу перед виселицей. В это время подъехала автомашина с группой немецких офицеров. Они медленно высадились из машины и медленно, важно направились к виселице. Толпа не расступилась перед ними, но они шли на людей, как будто перед ними никого не было. Расставив ноги и заложив руки за спину, долго осматривали свою новую победу спереди, а потом обошли вокруг и стали рассматривать сзади. Вдруг завыла сирена. Тревога. Все подняли головы кверху. «Советские самолеты! Они, верно, заметили, что здесь высадились немцы», — высказала свои соображения старушка. Офицеры вдруг потеряли интерес к виселице и несколько поспешней, чем высадились, сели в машину и уехали. А толпа напряженно следила за полетом советского самолета.

Повешены буфетчик, шофер и грузчик по доносу кладовщика в полевую комендатуру. Люди живут в таких условиях, что на заработок существовать невозможно, и поэтому крадут все, что только можно украсть там, где работаешь. Пекари крадут хлеб, сапожники — кожу, машинистки — бумагу, шоферы — бензин и все, что перевозят. Железнодорожники умеют моментально расхватывать платформу медного лома, сдать его немцам и вторично получить спирт. И все это окрашивается своеобразным патриотизмом: «Ведь немцам от этого вред». И люди чувствуют некоторое удовлетворение своей ненависти, а ненависть ширится и крепнет, бурлит и клокочет. Каждый день и каждый час рождает новые волны ненависти на улице, на работе, дома.

Люди идут по тротуарам. Два офицера верхом на лошадях въезжают на тротуар и, величественно, небрежно помахивая хлыстами над головами прохожих, теснят их к домам, заставляют сходить на мостовую. Ах, какими глазами смотрят на них в это время «освобожденные и приобщенные к европейской культуре» люди!..