Письма на волю

Всевидящее око комсомольской ячейки должно заглянуть и в этот, до сих пор еще темный уголок. У нас не должно быть ни одной школы не отопленной, с голодающим, нищим учителем. Надо пустить все средства в ход. Агитировать, убеждать, разъяснять, подталкивать сельсоветы.

Договор заключен. Но и на этом комсомольцам успокоиться нельзя. Ведь как только население станет снабжать школу, кулачки и пройдохи там всякие тотчас же позаботятся школу к своим рукам прибрать и учителем командовать. Ведь не редки случаи, когда, как это было в Тверской губернии, кулаки заявляют учительнице:

— Ведь хлеб-то ты, милая, наш жуешь. Значит, нас и слушаться должна. Желаем, чтобы ты детей наших закону божьему обучала.

У нас таких случаев быть не должно.

— Хлеб для школы — кулацкий, а влияние — комсомольское! — говорим мы.

И перед деревенской ячейкой открывается новый фронт — школьный. Прибавляется еще одно условие для того, чтоб ячейка могла считаться хорошей. Лишь та ячейка хороша, где и школа работает и учитель не голодает, — вот что должны помнить ребята комсомольцы.

В. Хоружая

Газета «Юный пахарь», 8 февраля 1923 г.

КАК МЫ ПРИНЯЛИ ПЕРВЫЙ НОМЕР

«Красной смене» — к ее годовщине

Это было во время II Всебелорусского съезда, весной 21 года. Наши ребята уехали на съезд, а мы с нетерпением ждали вестей из Минска, и было у нас немножечко скучновато. Сидим это мы в угоркоме, о делах толкуем, как вдруг — почта!

— Даешь! Ну, что-то новое? Ну, давайте сюда!

Мигом обступили, сверлим глазами пакет, разворачиваем: «Красная смена».

— А это что за штука такая?

Огромными буквами по верху светло-серого листа: «Красная смена» и помельче: «Орган Центрального Комитета КСМБ».

— Да это наша комсомольская минская газета! Эге-ге-ге! Даешь, скорей! Ну-ка покажи!

— Мне, мне дай!

— Да погоди, я еще и сама не видела.

— Хлопцы! Давайте вместе читать все, все вслух!

— Да, да, скорей в сад идемте…

Все переворачивая на своем пути, высоко над головой держа драгоценную газету, ураганом мчимся в сад. Уселись, улеглись, все в кружок, поближе к газете.

— Ну читай, скорей, скорей! Ой, мои ноги, ноги придавили, ребята, полегче!

— Да ну тебя к черту с ногами, без ног жив будешь!

— Тише, молчите же! Читай, читай скорей!

— Да дайте хоть отдышаться, дух перевести…

И быстро-быстро, еле переводя дух от волнения, от радости, от поднятой суматохи, начинаю читать. Но как просто, хорошо написано, ну, совсем как мы разговариваем! Это было самое первое впечатление.

— И картинки есть?

— Да ну? Покажи, покажи!

— Кле-щи!

— Эй, хлопцы, клещи схватили буржуйчика и давят!

— Ха-ха-ха! Ловко, ну и «Смена»! Молодцы ребята!

И опять впились глазами, навострили уши. Дошли уже до подвала (тогда, конечно, я не знала, что нижняя статья так называется). Читаем про каких-то американских и русских мальчиков, о письмах, о Советской России. Не помню уже сейчас, о чем там речь шла, но только всем нам ужасно понравилось. Восторгались единодушно, читали, перечитывали, повторяли отдельные выражения. Пролетели всю газету.

— Ей-богу, хорошо!

— Ну и газета! Это тебе не «Звезда молодежи!».

— Куда там, сравнил!

— «Звезда» какая-то серая, дохлая, скучная. А эта — все отдай, и мало!

— Ура-ра!

И высоко вверх подбрасывали измятый, читаный и перечитанный лист сероватой бумаги. Долго сидели на траве под цветущими деревьями, еще и еще рассматривали и читали газету — говорили о ней, хвалили.

И сразу она как-то стала такой близкой, такой родной, несмотря на то, что Минска, откуда она была прислана, мы и в глаза не видели. Никогда не видали и не знали и писавших в «Смене» С. Климова, М. Шейрмана и других, несмотря на то, что о нас, читавших, там не было ни одной строчки. Бережно, аккуратно складывали газету, прятали, спорили, кому держать ее, потом разворачивали, опять читали и с нетерпением ожидали второго номера.

В. Хоружая

Газета «Красная смена», 5 мая 1923 г.

ПОСЛЕДНЯЯ БОЕВАЯ СТРАНИЦА

Октябрьский праздник. Третья годовщина. Торжественные собрания, митинги, масса народу. А над городом, словно беспокойные птицы, носятся вести. Одна нагоняет другую:

— Заняли Давид-Городок. Захватили Туров. Уже в Лельчицах…

«Они» не наступали. Это нельзя назвать наступлением. Они как бы перепрыгивали через десятки верст.

Всю ночь не смыкаем глаз. Клуб — это штаб. Кто только умеет держать винтовку — в отряде. Несли караул, упаковывали дела исполкома и его отделов, дежурили у телефона.

Эвакуируется лишь часть комсомольской организации, только те, кто ничем при защите города помочь не может.

Еще два-три напряженных, тревожных часа — и вдруг:

— Балаховцы в трех верстах от города!

Улицы — клокочущий, стремительно несущийся поток людей. Не под мостом через Припять, а на мосту шумят и вздымаются волны гонимой диким ужасом массы. Напрасно пытаются комсомольцы остановить толпу обывателей, пропустить через мост сначала подводы с патронами и снарядами. Где там! Нет силы, которая могла бы остановить человеческую массу.